По материалам особой комиссии при Верховном Главнокомандующем Вооруженными Силами Юга России.
 
23 января 1918 года Советская власть издала декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви. 

Декрет этот, между прочим, запрещает издавать местные законы или постановления, которые стесняли бы или ограничивали свободу совести, разрешает каждому гражданину исповедовать любую религию, или не исповедовать никакой, обеспечивает свободное исполнение религиозных обрядов постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на права граждан советской республики. 

Но все эти торжественно провозглашенные принципы остались мертвой буквой и отделение церкви от государства в действительности вылилось в ожесточенное гонение против Церкви и в фактическое бесправное и настойчивое вмешательство государственной власти в дела Церкви, юридически от Государства отделенной. 

Эти два принципа красною нитью проходят через многострадальные испытания Церкви и ея служителей со времени издания декрета и до настоящих дней 

И в этом отношении представители Советской власти не пытаются даже, хотя внешне, соблюдать принцип той свободы совести, которая должна была бы гарантироваться изданным ею декретом. Религия, и в частности православная вера, признана вредным обманом, придуманным для народа. Вера и религиозное чувство должны быть вырваны из души людей в новом царстве коммунизма. Служители Церкви и предметы религиозного культа должны быть уничтожены. Вот в коротких словах та простая, но ужасная по своим последствиям, программа, которая положена в основание отношения советской власти к Церкви. 

«Религия есть опиум для народа», вот те слова, которые крупною надписью красуются в Москве на стене Городской Думы рядом с одной из самых чтимых Святынь православной церкви часовней Иверской Божьей Матери. 

Эта руководящая точка зрения на религию, как на установление вредное и подлежащее потому всяческому уничтожение, с особой ясностью и даже циничностью высказывается в одной официальной переписке, возникшей между Курским правительствённым органом и Народным Комиссариатом Юстиции по вопросу об отделении Церкви от Государства. Старооскольской Исполнительный Комитет, отвечая на запрос о результатах в уезд декрета об отделении Церкви от Государства, высказался в том смысле, что «вера русского народа в Высшее Существо и в возможность общения с этим Существом только путем известных обрядов и в известном месте настолько сильна, что практическое осуществление провозглашенной идеи свободы духа невозможно, пока народ не усвоит себе всей ненужности, бесплодности и даже вреда от выполнения обрядов религии и пока он не поймет, что современная церковь задерживает прогресс человечества. И декрет об отделении Церкви от Государства может быть проведен в жизнь лишь при условии внедрения в сознание людей необходимости покончить с пережитком прошлого религией и ее внешними обрядами. При существующих условиях декрет проводится медленно, так как первые шаги в этом направлении встречены отпором со стороны населения». (9го июня 1919 года N 74). 

Народный Комиссариат Юстиции вполне согласился с проведенным взглядом на сущность декрета об отделении Церкви от Государства, но высказал свое крайнее неудовольствие по поводу того, что «в течение двух лет революции среди беднейшего населения не велась в должном размере агитация и пропаганда с целью отрывания этих по существу советских элементов из под идейного и практического руководства бывших правящих классов и что, таким образом, в уездах Курской губернии руководство населением принадлежит не органам советской власти, а, очевидно, церковникам и кулацким элементами». 

Но не везде проявлялась такая неугодная начальству осторожность 

Так, регистрационное бюро при Совете рабочих и казачьих депутатов в Новочеркасске требует 8го апреля 1919 года за. Й225 объяснений, от священника Покровской Церкви Кутейникова о причинах отказа венчать гражданина Киселева, получившего гражданский развод и вместе с тем вне зависимости от причин отказа священнику предписывается обвенчать Киселева и о совершении брака сообщить в регистрационное бюро. 

Можно было бы без конца излагать содержание всяких предписаний, запрещений и назиданий советской власти, вторгающейся даже в самые мелочи церковной жизни. 

Церкви и все церковное имущество, предназначавшееся специально для богослужебных целей были описаны и переданы в бесплатное пользование соответствующим общинам, которые пожелали бы принять на себя управление церковью, при условии, однако, принятия на себя ответственности перёд властью за все то, что говорится с церковной кафедры, или что пишется от имени церкви, словом, за все направление церковной деятельности. 

Все остальные движимые и недвижимые имущества, принадлежавшие церквям, монастырям и другим религиозным учреждениям всех вероисповеданий признаны народным достоянием и отобраны от их собственников. 

Одновременно на верующих повсеместно посыпался целый ряд запрещений. Упомянутым уже декретом от 23го января 1919 года об отделении Церкви от Государства провозглашено было и отделение школ от Церкви и во исполнение этого декрета «Народный Комиссариат по Просвещению предписывает всем местным отделам. Народнаго Образования принять меры к тому, чтобы в стенах Школы не допускать исполнения религиозных обрядов, преподавания Закона Божьего и других вероучений. При этом должности законоучителей всех вероисповеданий упраздняются». Вместе с тем приказано было убрать из школ все иконы. 

Гонение на иконы в некоторых местах распространено было за пределы школьных помещений. Так в Екатеринославле, хотя и не нашли возможным прямо запретить иконы в частных квартирах, но согласно декрету, оставшемуся неопубликованным, установлен был определенный налог с каждой иконы: Установлен был также налог с наперсных крестов. 

Переходя к дальнейшим проявлениям глумления большевиков над религией, следует указать на то, что если приходские церкви, как это было сказано выше, подлежали передаче общинам верующих, то домовые церкви были повсеместно закрыты.

Не избегли осквернении и разгромов монастыри и приходские церкви. 

В Донской области не осталось почти ни одного храма, избегшаго кощунственных действий. 

Красная армия умышленно расстреливала церкви из тяжелых орудий. По церкви на хуторе Б. Мещерском было произведено 18 выстрелов, после чего церковь была осквернена и разграблена. 

При разграблении близ Екатеринослава Тихвинскаго женского монастыря красноармейцы приставали к монахиням с гнусными предложениями и даже делали попытки к изнасилованию. Все ими было разгромлено и разорвано, алтарь и престол были исколоты кинжалом. У игуменьи в келье штыками был проколот образ Спасителя и Божьей Матери, при чем сделаны отверстия на месте уст и в них вложены зажженные папиросы. Тоже кощунство было сделано в одной из сельских церквей Бахмутскаго уезда Екатеринославской губернии, причём под оскверненной иконой Спасателя сделана надпись: «кури, товарищ, пока мы туте: уйдем не покуришь». 

Церковь при Луганской тюрьме была совершенно разрушена. После ухода большевиков на полу ее обнаружены были следы. костра, окурки, грязные портянки, из Св. Антиминса вынуты мощи; все облачение разорвано. Не ограничиваясь этим, большевики, надев на себя священнические ризы, взяв в руки кресты, Евангелие и кадильницы, с пением нецензурных песен на церковные напевы, отправились по камерам арестованных «контреревелюцюнеров» и «буржуев» и при самой отборной ругани наносили им удары священными предметами. 

Тяжелые испытания пришлось пережить известному Святогорскому монастырю, расположенному в пределах Изюмскаго уезда Харьковской Губернии. Уже с Января 1918 г. начались конфискации имущества, отобрание земли, принудительное выселение большинства монастырской братии, обыски и грабежи. Большевики, появляясь в монастыре, врывались в храмы в шапках, с папиросами в зубах, сквернословили, переворачивали престолы, распивали церковное вино и увозили с собою церковную утварь. Когда в одно из таких посещений эконом скита при деревне Гроховке отказался от выдачи денег, его вывели за ограду и тут же у ворот расстреляли. Тогда же был убит при попытке бежать монах Израил. А когда в Октябре того же года переносили из села в село особо чтимую икону Святогорской Божьей Матери и крестный ход расположился на ночлег в ceле Байрачах, то большевики напали на помещение, занимаемое духовенством и убили иеромонахов Модеста и Иринарха, иеродоакона Федота и приютившего их хозяина дома с дочерью. Пять трупов легли у подножья иконы, стоявшей в луже крови. 

Исключительно грубые кощунства проявлены большевиками в этом монастыре в начале 1919 года. 2-го января днем ворвались в ворота до 60 красноармейцев. Избив прикладами первого попавшегося на их пути монаха, они развеялись по разным корпусам монастыря и принялись за грабеж, сопровождаемый невероятными издевательствами. Несколько человек вбежали в Покровскую церковь, где шло богослужение, и стали требовать у настоятеля архимандрита Трифона, выдачи ключей от монастырских хранилищ. Сплошной грабеж шел по всем кельям. У монахов отнималось все имущество до последней рубахи включительно. А в это же время грабители оскверняли иконы, заставляли монахов, под угрозами расстрела, курить и танцевать. К ночи бесчинства несколько стихли и около двух часов избитая, ограбленная, поруганная братия стала собираться в храме на литургию. Служил архимандрит. Во время службы ворвалась толпа красноармейцев. Один из них вбежал на амвон и с криком «довольно вам молиться, целую ночь топчитесь, долой из церкви», повернул за плечи провозглашавшего ектенью иеродиакона. Но, вняв всеобщим настойчивым просьбам, разрешили окончить литургию. Не покидая храма, большевики входили в алтарь в шапках, курили, а к концу службы один из них схватил монаха и ножницами отрезал ему волосы, крича при этом, что будет стричь всех по очереди. И, действительно, нескольким монахам были обрезаны волосы на голов и бороды. А в это время другой красноармеец вбежал в алтарь, открыл царские врата, и, стоя в них, кричал: «не выходи, стрелять буду. Братия, ожидая дальнейших страданий, причастилась Св. Таин. Между тем, повальный грабеж продолжался по всем помещениям монастыря. Продолжались и глумления над монахами, которых заставляли, как и раньше, курить, плясать и даже пить чернила. Утром, когда вновь должна была начаться обедня, службы уже не допустили. Ворвавшаяся в церковь толпа большевиков набросилась на священнослужителей и стала их вытаскивать в ризах с храма. С архимандрита сняли сапоги. Затем, «несмотря на мороз, выстроили монахов в ряды и среди побоев, площадной брани и грубых издевательств стали их обучать маршировке и военным приемам. Одновременно в соседнем храме другая толпа красноармейцев кощунственно представляла богослужение: один из них, надев ризу и митру, сел на престол и перелистывал Евангелие, а другие, тоже в облачениях открывали и закрывали царския врата на потеху своим товарищам. Добыча двухдневного грабежа была вывезена на 38 подводах. 

Параллельно с осквернениями и ограблениями церквей и народных святынь осуществился по отношению к представителям православного духовенства тот террор, который залил кровью всю русскую землю. 

Красный террор, осуществленный пресловутыми Чрезвычайными Комиссиями по борьбе с контрреволюцией (ЧЕКА), с особой силой обрушился на духовенство, признанное советской властью главным оплотом контрреволюции. Нет тех моральных и физических испытаний, которых не приходилось бы пережить служителям Бога. 

Изложим же здесь нескольких случаев из тяжелой русской действительности за период гражданской войны осветят перед нами крестный путь православного духовенства. 

К окопным работам было привлечено духовенство в г. Екатеринославе. В Луганске священников заставляли убирать трупы людей и животных, рыть могилы, пилить дрова, убирать мусор, чистить погреба. 

Отделение Церкви от Государства, своеобразно трактуемое большевиками, сделалось предлогом для запрещения проповеди гонимой религии, и мученическая смерть епископа Никодима в Белгороде представляет яркое тому доказательство. 

Епископ не вмешивался в политическую жизнь, но в своих проповедях, браня насилея, грабежи и убийства, призывал свою паству к учению Христа, утверждая, что законы Божии выше законов человеческих. Такие проповеди возбудили злобу против епископа в местном коммунистическом управлении. В первые дни Рождества 1918 года известный своей жестокостью комендант Саенко, собственноручно убивший тысячи людей, арестовал епископа и увез в Чрезвычайку. Но возникшие среди народа волнения по поводу ареста любимого пастыря заставили Саенко отпустить епископа обратно в монастырь. Однако в тот же день Никодим вновь произнес проповедь, осуждавшую нacилия после чего он был вновь арестован тем же Саенко, который говорил при этом, что через попов и монахов вся революция пропала. Обратившаяся к Саенко с просьбой об освобождении Никодима жена священника Каенская была арестована Саенко, который, в тот же вечер собственноручно ее расстрелял, а епископа приказал отвезти в тюрьму, где ночью в углу тюремного двора он и был казнен. Желая скрыть от народа эту казнь и боясь отказа красноармейцев казнить уважаемого пастыря, его повели на казнь в военной шинели. Труп его был отвезен за город и брошен в общую могилу. Но слух об его казни все же дошел до народа и ежедневно у братской могилы служили панихиды по христианском мученике. 

На станции Чаплине в пределах Екатеринославской губернии быль казнен архимандрит Вениамин из Москвы. Казнен он был за то, что заступился за приговоренного к смерти на той же станции бывшего Земскаго Начальника. Слабого старика, едва передвигавшего ноги, тащили на казнь по вокзальному перрону. На месте казни его раздели и платье его палачи разделили между собой. Затем жертву стали нещадно бить шомполами. Сила ударов была столь велика, что одним из ударов была отбита коса. Архимандрит весь окровавленный молчал и только молился, но ударами по рукам ему умышленно мешали креститься. Мучение продолжалось бесконечно долго, пока, наконец, несчастному не отрубили голову. 

В Бахмутском уезд той же губернии сельскому священнику Попову предложили отслужить панихиду по самом себе, а когда он отказался выполнить, его тут же разстреляли. Другому сельскому священнику в том же уезд большевики перед смертью выкололи глаза и вырвали бороду. 

В сел Рождественском Александровскаго уезда красноармейцы отрубили местному священнику руки и ноги по туловище и в таком виде повесили за волосы на акацию, а затем разстреляли и три дня не позволяли снимать тело с дерева. 

В каменноугольном районе одному из сельских священников отцу Милюткину было предъявлено вымышленное обвинение в публичном проявлении радости по поводу следования через село партии пленных красноармейцев. Во время допроса в Чека его избили шомполами, нанесли рану на ноге и сняли пол скальпа. Затем он, по просьбе местных крестьян, был им выдан на поруки, но уже через два часа вновь привезен в чрезвычайку, председатель которой произвел по нем выстрел из револьвера, а красноармейцы нанесли ему удары шашками. Весь пол был залить кровью. Большевики пригнали собак и заставили их вылизывать кровь. Труп священника был брошен в реку. 

Провозгласив принцип свободы совести, отделение церкви от государства и школы от церкви, большевики наряду с этим воздвигли гонение против православной церкви и ея служителей. Так, наступая на известный населенный пункт, «красная армия» не стеснялась выбирать мишенями для своей артиллерии православные храмы; от выстрелов ея, например, пострадал соборный храм в Луганске, в который попило три артиллерийских снаряда. На местах большевиками допускалось поругание храмов, глумление над мощами, священными предметами. В этом .отношении надлежит отметить нижеследующие случаи. За время своего пребывания в Луганске большевиками разгромлены церкви при Луганской тюрьме и женской гимназии Чвалинской. Тюремная церковь разгромлена совершенно: на полу обнаружены следы крови, костра, окурки, грязные портянки; свечной ящик разбит, содержимое расхищено; из св. Антиминса вынуты мощи; Евангелие, кресты, покрывало разбросаны по полу; стеклянный колпак на Дароносице разбит, сами же Дароносица и Священные Сосуды похищены; облачение разорвано. Не ограничиваясь этим, большевики, надев на себя священнические ризы, взяв в руки кресты, Евангелие и кадильницы, с пением похабных песен на церковные мотивы, отправились по камерам арестованных «буржуев» и «контрреволюционеров, над предметами, бывшими в их руках, наносили побои последним, сопровождая все это площадною бранью, хулою на Бога, Матери Божией, религию, церковь и ее служителей. Церковь гимназии Чвалинской найдена невероятно загрязненной; иконостас поврежден и иконы из него выбиты и разбросаны по полу; Царския врата вскрыты; Престол вынесен на середину церкви и обращен в обеденный стол. В момент прибытия свидетеля в помещение церкви он застал одного из красноармейцев, разгуливавшим по алтарю в шапке и с папироской в зубах, а другого занятого похищением электрических лампонов, для осуществления чего он взял Св. Престол, перенес его со средины церкви к стене и делал попытки влезть на него. Разграблен также большевиками и молитвенный дом на руднике Екатеринославскаго ГорноПромышленнато Общества «Бурос». Наряду с этим повсеместно большевики в шапках, с папиросами в зубах и с оружием в руках производили обыски церквей в целях обнаруживания то скрывавшихся священнослужителей, то складов пулеметов, оружия и съестных припасов. Всюду ими запрещался церковный колокольный трезвон, причем запрещение это мотивировалось тем, что посредством него производился сигнализация белогвардейцам». 

Иногда большевики делали попытки к социализации православных храмов и церковного имущества. Подобный вопрос был возбужден на одном из митингов в Луганске ввиду необходимости подыскания подходящего помещения для открытия народного дома и биографа. Однако, после того, как один из присутствовавших, заметил, что, хотя он и ничего не имеет против социализации, но обращает внимание собрания на отсутствие в Луганске общественных бань и потому вносить предложение о социализации для устройства бань Луганской синагоги. Вопрос о социализации храма был снят с обсуждения. Не гнушались большевики и осквернением могил. Так, в имении С. А. Кохановокой, при д. Ильинка, Андреевской волости, Бахмутскаго уезда произведено кощунственное глумление над 7-ю могилами, составляющими фамильное кладбище; все ценные памятники уничтожены, разбиты и разбросаны: остатки их носят на себе следы похабных рисунков и надписей; одна из могил в полу вскрыта. В отношении погребения большевиками производились и признавались лишь похороны гражданские и в этом отношении не делалось даже исключений для членов своей партии. Так в Лисичанске, ввиду того, что в погребении одного из большевистских военных врачей принимало участие духовенство, последний был лишен отдания воинских почестей. Неуважение к иконам проявлялось большевиками и при производстве обысков в частных домах, он снимались со стен и разбивались. 

Из школ приказано было удалить иконы и воспрещено как преподавание Закона Божия, так и произнесение общих молитв до и после учения; наконец прекращена была всякая культурнопросветительная деятельность со стороны духовенства. Что касается священнослужителей, то в отношении их и их семей большевиками проявлялась явная нетерпимость: они подвергались всяким притеснениям, издевательствам, грубостям, обыскам, сопровождающимся иногда физическим насилием, плевками в лицо, разграблением имущества, привлечению в первую очередь на общественные работы по уборке трупов людей и животных, рытью могил, пилке дров, уборке мусора, чистке погребов, причем вознаграждением за труд служила выдача 1/2 фунта хлеба, с удержанием в свою пользу заработной платы; смещение с должностей, арестом и расстрелом. 

Из числа расстрелов по своей жестокости и кощунственности выделяется убийство священника деревни Ново-Никольской, отца Николая Милюткина. К нему было предъявлено вымышленное обвинение в том, что, узнав о следовании через село партии пленных красноармейцев, он прервал Богослужение, взял в руки св. чашу с Дарами, вышел на паперть церкви я выражал свою радость пением «Христос Воскресе». Представ пред местной «чрезвычайкой», отец Милюткин во время допроса был подвергнут избиению шомполами и кроме того двумя шашечными ударами ему были нанесены раны на ногах и снято пол скальпа. После этого, он, по просьбе местных крестьян, был выдан им на поруки, но через два часа его вновь приволокли в чрезвычайку, где председатель ее произвел в него в упор выстрел из револьвера, а присутствовавшие красноармейцы нанесли шашками многочисленный ранения. 

Увидев, что пол покрыт истекавшей из ран кровью, большевики позвали собак и заставили их вылизывать кровь, а когда те противились, то их пороли нагайками. Затем, раздев труп, его сволокли к реки Дону и бросили в воду, приговаривая: «плыви в Новочеркасск, скажи, чтобы неделей ждали нас». Кроме того, зарегистрированы следующие случаи расстрелов священнослужителей: 

1) Архимандрита отца Геннадия, на Левенговских заводах, за хранение «весьма вредной для деятельности большевиков книжки: «Протоколы cioнистскaгo съезда в Лондоне в 1915 г.»; 
2) священника Тимофея Стадника, в с. Ново-Бахмутовке; 
3) священника Константина Щеголева, в с. Андреевке, Бахмутскаго уезда; 
4) священника Федора Базилевокато, в с. Григорьеве и 
5) священника в селении Давидовка 

Ко всем им предъявлялось обвинение как «контрреволюционерам, плохо отзывающимся о большевиках, нежелающим удовлетворить требования о выдаче денег». 

Как же ко всему изложенному относилась паства. Терроризуемое население всюду глухо роптало и лишь в некоторых случаях активно выступало против большевиков. Так в Авдеевке храм и священнослужителей от разграбления защитило население; оно же в ответ на объявление декретов об отделении церкви от государства ответило постановлением на общем собрании: церкви и причт содержать на свой счет. В с. Гришине, вопреки запрещению служить молебен 9 мая 1919 года, рабочие потребовали служения такового, а затем выступили на защиту священника, на жизнь которого было сделано покушение со стороны большевиков. В Юзовке рабочие, наслышанные о насилиях, творимых большевиками над церковью и её служителями, собрались на собрание еще до прихода большевиков в Юзовку и вынесли постановление о том, что, если большевиками будет проявлено неуважение к церкви и священнослужителям, то против этого восстанут все рабочие. Резолюция была вручена большевикам и тем церковь и священнослужители были спасены. Нельзя не отметить и случаи готовности среди духовных лиц служить большевикам и следовать их учению. Так, в селе Григорьевке большевики допустили к отправлению служб. И треб священника Ипатия Константинова, (которому было запрещено служение), и он по их требованию совершал бракосочетания Великим Постом. Правление Свято-Троицкаго монастыря близь Луганска объявило монастырь «духовной трудовой Коммуной», о чем и подало заявление в Луганский совет. Других исповеданий, кроме православного большевики не касались и лишь в отношении евреев буржуев применяли посылку на общественные работы по субботам. 

В поселке Попасная священник Драгожинский был приговорен к смерти за проповедь, в которой указал, что Юлиан Отступник перед смертью сказал: «Ты победил, Галилеянин», в чем большевики усмотрели намек на, себя.

Читать »