Золотые звезды Донбасса.
Золотые звезды Донбасса.
Золотые звезды Донбасса.
Золотые звезды Донбасса.
Золотые звезды Донбасса.
Донецк: история, события, факты — первый и самый популярный сайт об истории Донецка. У нас вы узнаете о прошлом города, о событиях, найдете много старых фото Донецка и архивного видео.
В эти дни в Украине отмечается 75-летие самого страшного, не считая двух мировых и гражданской войн, события минувшего века — голодомора. Голод 1932-1933 гг. стал исключительным по драматизму и последствиям, он унес миллионы человеческих жизней. По некоторым данным, в СССР в результате голода 30-х годов умерло 12,8 млн. человек, причем большинство из них — в Украине.
Что же послужило причиной столь жестокого, варварского отношения властей предержащих к собственному народу, каким были последствия голода 30-х годов на Донетчине?
Сломать хребет крестьянству
Западные исследователи М.Б.Таугер и Д.Мэйс считают, что урожай 1932 года в СССР не был очень низким, и его количества должно было хватить для населения большей части страны. Однако голод спровоцировали непомерные планы хлебозаготовок, спущенные сверху, и закупки техники за рубежом в обмен на зерно для проведения индустриализации. А между тем, цены на зерно на мировом рынке в те годы упали, поэтому условия этих закупок были крайне невыгодными для СССР. С каждым днем увеличивался внешний долг, более того, в западных странах постоянно раздавались призывы конфисковать собственность у Советского Союза, а других возможностей, кроме как зерном, рассчитываться с капиталистами у Кремля не было. Следовательно, под угрозой находился план индустриализации, а уж этого Сталин и его соратники допустить никак не могли. Осуществленная накануне насильственная коллективизация привела к кризису сельского хозяйства по всей стране, а в конечном итоге — к обнищанию крестьянства и еще больше осложнила ситуацию. Если во время нэпа крестьянство всего Советского Союза за год сдавало от 500 до 600 млн. пудов хлеба, то уже в 1930 году, в первый год коллективизации, была поставлена задача увеличить хлебозаготовки почти в 2,5 раза — до 1 млрд. 375 млн. пудов хлеба! В последующие годы и эта цифра продолжала расти.
Газета Chicago American 25.02.1935
Наша область побила рекорды расстрелов
В Донецкой области советская власть репрессировала больше 50 тысяч жителей. 2 июля 1937 года Политбюро выдало решение от об антисоветских элементах, в связи с которым были созданы так называемые «тройки». 4 июля НКВД отправляет телеграммы на места: «Взять на учет контрреволюционные элементы» (хотя они давно были «взяты» — муж стучал на жену, сосед на соседа). А 30 июля 1937 года — оперативный приказ по СССР № 00447 (первые два ноля означали «совершенно секретно»): 268 950 человек внесены в план репрессий. Подлежащих репрессиям разделили на две категории: активных антисоветчиков и умеренных. В качестве первых по всей территории СССР следовало расстрелять 75 тысяч 950 человек, а по Украине — 8 тысяч. Конкретно по Донецкой области надлежало истребить 1 тысячу граждан и еще 3 тысячи «менее отъявленных врагов» сослать на 10 лет каторги. И это план зачистки ВСЕГО НА ТРИ МЕСЯЦА и всего по одному из секретных приказов того периода. А были же еще греческая операция, немецкая, на которые издавались отдельные приказы.
Сталіно. Нова лікарня комбінату «Сталінвугілля»
Величезні перетворення, які сталися за роки радянських п’ятирічок у Донецькому басейні, особливо яскраво видно на прикладі бурхливого розвитку мита Сталіне Сорок років тому, напередодні Жовтневої революції, У колишньому селиші Юзівка нараховувалось всього близько 30 тисяч жителів. А сьогоднішнє Сталіно (так у 1924 році було переімсновано Юзівку) — місто з кількасоттисячним населенням, найважливіший центр вугільно-індустріального Донбасу. І навіть старожилові важко буде знайти серед кварталів нових будинків, нових вулиць і проспектів, бульварів і парків рештки старої Юзівкп з її убогими «каютами» і «балаганами».
У місті зосереджено десятки потужних вугільних шахт,» металургійний, коксохімічні та машинобудівні заводи, підприємства легкої і харчової промисловості. Науково-дослідні та проектні інститути міста успішно розв’язують складні питання механізації трудомістких процесів на шахтах і металургійних підприємствах.
Зростає мережа навчальних закладів. Інженерів шістнадцяти спеціальностей готує Донецький індустріальний інститут, тисячі юнаків і дівчат вчаться у медичному та педагогічному інститутах і дванадцяти технікумах міста.
Населення донецької столиці має всі умови для культурного відпочинку. Тут працюють два великі театральні колективи — театр опери та балету і драматичний театр ім. Артема, обласна філармонія, два ансамблі пісні і танцю. До послуг трудящих численні кінотеатри, бібліотеки, клуби, палаци культури, телевізійний центр, музеї, спортивні бази.
З кожним днем змінюється зовнішній вигляд міста. Лише на житлове будівництво тут щодня витрачається понад один мільйон карбованців.
Росте і квітне чудове донецьке місто, яскраво втілюючи в своєму розквіті найзиаменніші риси радянської дійсності.
Улица Артема
При входе на танцплощадку выдавали контромарки. Количество Количество их ограничивалось, и приобрести их приобрести их было иногда весьма даже затруднительной. Действовал принцип: «Кто не успел, тот опоздал». А успевать надо было так — готовиться заранее, едва заслышал музыка — беги со всех ног на призывные звуки оркестра. Успел — хорошо, время с 9 до 11 вечера твое.
Что танцевали? В 50-х была триада «козырных танцев» — вальс, танго, фокстрот. Не утеряла еще было славы знаменитая «Рио-Рита», любили фокстрот «Вишневый сад» (особенно в исполнении Великановой). К числе танцев — фаворитов относился и такой шедевр, как «Мишка, Мишка, где твоя улыбка?» Из вальсов чаще других шли старые добрые «Волны» (амурские и дунайские).
Этот танцевальный набор в стилевом отношении продолжал довоенные традиции. Бурные 60-е взорвали преемственность. На танцплощадке нагло и развязно, ломая установившиеся годами рамки приличий, ворвался твист. Как его осваивали в массах, мы можем судить по хрестоматийному эпизоду из другого, уже советского кинобестселлера «Кавказская пленница». Помните платные курсы твиста, которые вел Моргунов? В жизни действовала приблизительно та же метода. Ребята, стремившиеся быть или слыть «центровыми» старались во что бы то ни стало освоить твист в тонкостях, дабы исполнять его свободно и артистично. Если находился такой маэстро на танцплощадке, ему освобождали место, и все окружающие наблюдали за тем, как он «выламывается», либо с восхищением, либо с издевкой во взгляде.
Столь сложное отношение к твисту и рок-н-роллу вообще весьма характерно для тех лет. С одной стороны, это исчадие буржуазной культуры являлось у нас самым что ни на есть «писком моды», а как таковое требовало и получало усиленное внимание. С другой, твист был трудноусвояем и малопонятен для массового потребления — потому пренебрежительное к нему отношение не только культивировалось свыше, но и самопроизвольно дублировалось низами. В то же время, «золотая молодежь» рок-н-ролл обожала как все, что умеренно отдавало подпольем и диссидентством. Поэтому на своих вечеринках под зажигательный «Rock Around The Clock» еще до появления твиста. Впрочем, и массы постепенно сдались под напором этой заразы, особенно, когда из заморской диковинки он стал родным, доморощенным, когда его запел Муслим Магомаев.
И еще о рок-н-ролле. Приблизительно в 1965 году в парке Щербакова впервые раздались звуки «Битлз». Это была, насколько помнят очевидцы «She Loves You». Добрая половина аудитории «встала на уши», другая полвоина недовольно задымила «Беломором», сгрудившись у ограды в ожидании нормальной музыки. Донецкое вторжение «битлов» стало возможным благодаря энтузиасту, имевшему отношение к организации танцулек в парке. Имени его и должности, история, к сожалению, не сохранила.
Танцплощадок в Донецке было достаточно. Центральной и самой оживленной, пожалуй, всегда оставалась «клетка» в парке Щербакова. Здесь постоянно что-то случалось, часты (по сравнению с другими «точками») бывали драки. Доходило до кровопролития. Впрочем, танцплощадки той эпохи вообще от драк неотделимы. Изобилие слабого пола постоянно провоцировало столкновения. Кто-то с кем-то девушку не поделил, кому-то захотелось покрасоваться перед подругой. Драки вспыхивали неожиданно, захватывали посторонних, выплескивались через ограждения танцплощадок и перемещались на прилегающие территории, но обычно стихали после короткого обмена ударами. Милиция относилась ко всему этому с изрядной долей хладнокровия.
Тот, кто не хотел или не умел драться, мог самоутвердиться другим способом — одевшись с фасоном. Для парней в основном это касалось брюк — «труб» или «дудочек». Одно время бесконечно модными были ярко — красные рубашки. Молодые люди, в них щеголявшие, считались в широких массах где-то даже авангардом. Всеобщее внимание, женское, преимущественно, им обеспечивалось.
Существовала, понятное дело, и женская «танцевальная» мода. Вот как выглядела она на рубеже 50 – 60-х: узкие такие, что и шагу не сделаешь юбки и капроновые или шифоновые прозрачные блузки. Невероятной популярностью пользовались также юбки иного плана: цветастые (цветы обязательно крупные), обязательно с подъюбниками, которые, накрахмаленные до упора, жестко «стояли», придавая самой юбке кокетливую форму колокольчика.
Чтобы уж окончательно разобраться с одеждой, упомянем о совершенной неотразимости, которой обладала военная форма. На морячков девочки вешались огромными гроздьями. Престижным считалось также пройтись под руку с летчиком. Во всем этом была сверхзадача — «чтобы подруги сдохли от зависти». Так повелось с послевоенных лет, когда преклонение перед военными было сродни культу. В 60-х романтика армейской службы еще мутила голову молодежи.
Собственной танцплощадкой обладал, наверное, каждый микрорайон. Очень хорошей репутацией пользовался, например, «пятачок» у входа в Путиловский парк. И музыка здесь исполнялась качественно, и публика подбиралась как-то поприличнее, несмотря, на, казалось бы, дикость и первозданность окружающей среды. Здесь, вспоминают завсегдатаи, царила атмосфера, даже близкая к доброжелательной. Не то, что на расположенной неподалеку (сквер нынешнего Киевского райисполкома) танцплощадке, где главной достопримечательностью являлось мощное дерево, по капризу устроителей в самом центре круга.
Конечно, новостройки своими танцплощадками обзаводились не сразу (хотя этот процесс, как правило, не затягивался). Но для особенных любителей сие не было серьезной преградой. Например, обитатели поселка шахты «Октябрьская» во второй половине 60-х ходили на танцы к Путиловскому парку. Именно ходили, троллейбус 10-го маршрута тогда еще не был запущен.
Зимой танцы переносились в помещение. Распахивали свои широкие двери дворцы культуры и клубы, куда вместе с порциями морозного воздуха вваливались шумные розовощекие компании в цигейковых шубах и «москвичках». Кроме того, что действие происходило под крышей, зимние танцы от летних не отличались ни содержанием, ни нравами.
Более возвышенным мероприятием кое-кто числил танцевальные вечера, организуемые в театре оперы и балета. Но возвышенным в них было только место проведения. Не «Жизель» здесь танцевали и не «Щелкунчика». Возможно публика ходила сюда слегка почище. Хотя в этом плане бывали всякие варианты. Довелось побеседовать с героиней одного эксцесса. Именно на танцевальном вечера она была приглашена на тур вальса молодым человеком с внешностью светского льва. Познакомились, разговорились. Лев сказался будущим режиссером, стажером донецкого театра, киевлянином, и выразил готовность повести новую знакомую по оперным кулуарам. Девушке предложение показалось заманчивым. Пошли по кулуарам, попали в какой-то тупик, где светский лев не замедлил превратиться в полового гангстера. Хорошо, что девушка не растерялась, ей удалось отпихнуть сластолюбца от двери и выскочить в коридор, оказавшийся людным. Вот такие вещи случались в самом эпицентре культуры и искусства.
Что уж там говорить о периферийных танцплощадка. Тон частенько задавала откровенная «блатота». Девушке за отказ танцевать с незнакомцем случалось нарываться на угрозы типа «живой сегодня домой не уйдешь». Что делать — приходилось покидать танцплощадку окольными путями, приходилось бежать со всех ног под родную крышу с сердцем, поминутно замиравшим в стразе неминуемых побоев, а то и ножа. Далеко разносилась в вечерней тишине отчаянная дробь девичьих каблуков…
Танцплощадки были одним из немногих мест, где вопросы любви и даже, господи, секса, не выхолащивались. Здесь они существовали жизненно — конечно, в развитии, а не тут же, в окрестных кустах. Танцплощадки очень активно выполняли роль флирт — вернисажа. Сколько знакомств здесь завязалось — не счесть, а кое-какие ведь и до свадьбы довели. Правда, стыдливое восприятие предмета в стране Советов вносило коррективы в свойственные танцплощадкам любовные игры. По законам стаи, заигрывание молодому человеку полагалось начинать с «облома». Пример. Девушка приглашается ан танец, пропускается «в круг», а юноша за ее спиной ныряет в толпу. Девушка, оставшаяся одна, под перекрестным огнем насмешливых взглядов чувствовала себя раздетой догола. Такой вот был молодецкий кобеляж. Вспомним также эпизод из фильма «Начало», диалог между Куравлевым и Чуриковой на танцах: «Девушка, вы танцуете?» — «Танцую» — «А я пою!». Поведение, строго соответствующее схеме «чем больше женщину мы меньше», которая, как известно, залог успеха в любви.
Но, несмотря на все негативные моменты, танцплощадка обладала для девушек огромной, всесокрушающей притягательной силой. Они, все-таки именно они, составляли суть и смысл этого явления. Из-за них танцы жили полнокровной жизнью, из-за них разворачивались стержневые коллизии. Поэтому даже молодые мамы искали любого удобного повода, чтобы вырваться на танцы. Поэтому к первому «выходу в свет» готовились месяцами, разучивая танцы дома под радиолу. Поэтому и томились девичью души в ожидании вечера. С утра начинали подспудную подготовку, завивали волосы и порой не на бигуди даже (за неимением оных), а на доисторические папильотки. Гладили выходные наряды. Обманывали себя, думали — нет, сегодня не пойду, зачем это надо, чтоб мать опять с ремнем встречала. Но лишь раздавались призывные звуки оркестра и сомнения отбрасывались прочь, и девочки со всех ног неслись туда, где начиналась Настоящая Жизнь.
Дмитрий Вировец. Сентябрь 2007.
Просьба отправлять отклики на эту статью по адресу: dimitriypv@virovets.com
В конце 80-х – начале 90-х годов, я и мои университетские товарищи оказались стремительно вовлечены в бурное демократическое движение. Пробуждение гражданского самосознания происходило на фоне болезненной десталинизации всего общества. Очевидно регулируемая, но часто выходившая из под контроля горбачевская «гласность» конца 80-х, до сих пор поражает размахом своих реальных достижений в деле борьбы за свободу слова, «выдавливания раба» и развенчания исторических мифов. Тогда один год шел лет за десять, а может и все двадцать лет.
Вопреки современным безумным апологетам сталинизма, жертвами массовых репрессий 30-х годов стали не только верхи большевицкой верхушки, но и миллионы абсолютно аполитичных сограждан, жизни которых превратились в те самые сталинские щепки, сгнившие не только на лесоповалах ГУЛАГА, детально описанного Солженицыным, но и в местах массового террора по месту жительства. В каждом областном центре того времени как минимум тысячи людей оказались жертвами беспрецедентных государственных репрессий. Для исполнения смертных приговоров и поспешных погребений специально отводились удаленные места на окраине городов подальше от людских глаз. Однако полностью скрыть эти «секретные объекты» было абсолютно невозможно, ибо масштаб происходившего террора против гражданского населения превосходил все мыслимые границы.
По многочисленным воспоминаниям жителей Донецкой области одно из таких мест располагалось на Рутченковом поле в Кировском районе довоенного Сталино (Донецка). В 1988 — начале 1989 года активисты Донецких правозащитных организаций «Донбасс-88», студенческая группа «Плюрализм» и местное отделение официально созданного 30 марта 1989 года общества «Мемориал» [1] отправили запросы в различные городские и областные инстанции относительно тогда еще предполагаемого массового захоронения в Рутченково на южной окраине города. На все запросы, в том числе посланные в местное управление КГБ, последовали стандартные бюрократические ответы – сведениями не располагаем, информация не подтверждается и т. п. [2]. По странному стечению обстоятельств, примерно в то же самое время – во второй половине 1988 года — исполком выделил именно эту территорию под развитие гаражного кооператива «Текстильщик». Трудно поверить в то, что городские власти не располагали никакой оперативной информацией относительно истинного предназначения этого места. Поле уже давно выглядело заброшенным и даже жилой микрорайон, построенный задолго до горбачевских перемен, хоть и был спланирован в непосредственной близости от «секретного объекта», но все-таки располагался на почтительном от него расстоянии. Это наводило нас на мысль о том, что какими-то планами исторической застройки городские службы все-таки должны были располагать. Да и временное совпадение начала деятельности гаражного кооператива и настойчивые запросы правозащитников — выглядело уж очень подозрительным.
Поскольку получить полный доступ к архивным «спецхранам» было в то время для нас практически невозможно, активисты вышеназванных организаций обратились к жителям Кировского района с просьбой поделиться своими воспоминаниями о том, что же происходило в 1930-х годах на Рутченковом поле. На удивление таких свидетелей оказалось не так уж и мало. Видимо, масштабы «деятельности» «секретного объекта» были настолько грандиозны, что вытравить их из памяти местных жителей было просто невозможно. Да и Перестройка и Гласность все-таки пробудили сознание десятилетиями помалкивающих сограждан. В начале 1989 года часть шокирующих свидетельских показаний была записана на диктофон при участии Н. Семенцова, Е. Ратниковой и других известных правозащитников. Спустя несколько месяцев, «Горняцкая Слава», еженедельник шахты Кировская, опубликовал обращение «ко всем, кто что-либо знает о захоронении с просьбой помочь в восстановлении истины». Уже летом того же года, когда раскопки шли полным ходом, газета напечатала сенсационную заметку под названием «Тайна Рутченковской степи».
По воспоминаниям очевидцев, примерно с середины 30-х годов добротный двух или даже трех метровый деревянный забор опоясывал часть Рутченково поля в форме прямоугольника в районе 11-го поселка. Кроме забора это место было окружено и колючей проволокой. По всем правилам тоталитарно-полицейского «жанра» над спецтерриторией возвышалась деревянная вышка с автоматчиком, по ночам «объект» охранялся сторожем с собакой или собаками. Разумеется, у всей этой «охранки» полномочия были самые широкие. Местным жителям уже тогда было хорошо известно, что здесь находится не просто очередная «запретная зона», но и то, что она является местом казни осужденных «врагов народа». Уже позже членами Мемориала было установлено, что многочисленный жертвы доставлялись в Рутченково из здания современной консерватории, где в те годы располагался «вооруженный отряд партии» — НКВД [3]. Почти каждый вечер «черный ворон» подвозил новые и новые партии «врагов народа». Часть жертв была уже бездыханна, однако многие привозились именно сюда на экзекуцию. На территории «объекта» были прорыты длинные траншеи до 100 метров, которые заполнялись телами казненных. Одна из таких траншей была нами раскопана весной и летом 1989-го практически под линий строящихся гаражей. Незадолго до начала раскопок нам сообщили, что особо ретивые гаражники также натолкнулись на костные останки и под шумок начали сбрасывать их в близлежащую канаву.
Однако, трагедия этого поля не заканчивается на констатации, увы, стандартных для истории Страны Советов событий предвоенного времени, окрашенного кровавым цветом неслыханных репрессий против собственного народа развязанных диктатурой сталинского режима. Память народная донесла до нас и жуткие свидетельства о расстреле на этом месте военного госпиталя, располагавшегося в первые месяцы войны в здании городской больницы № 24 перед самой немецкой оккупацией. Возможно, что такая же участь постигла и учащихся ФЗУ – детей «врагов народа», которых не успели или не пожелали эвакуировать. О самых мрачных страницах Рутченковского «объекта» в частности, говорил и Б. Ф. Парсенюк, сопредседатель Донецкого Мемориала в прошлом узник одного из лагерей ГУЛАГА, на траурном митинге 16 сентября 1989 года [4].
Все эти «устные предания» нуждались в фактологическом подтверждении, а при отсутствии на тот момент содействия властей инициативу приходилось брать на себя активистам все тех же неформальных организаций. День 8-го апреля 1989 года стал переломным в расследовании Рутченковского захоронения. В тот день явочным порядком «неформалы» взяли в руки лопаты и буквально сразу под одним из гаражей обнаружили многочисленные костные останки. Прибывший на место прокурор обронил в тот день ставшую почти крылатой фразу: «А может это кости собак?!». Однако специалистам археологам и антропологам не представило большого труда опознать человеческие останки и остановить возбуждение уголовного дела по факту обнаружения «неизвестного» захоронения областной прокуратурой было уже невозможною. Такое дело и было возбуждено в апреле 1989 года. Почти одновременно начала работать официальная следственная комиссия…
В свое время по Донецку гуляла байка следующего содержания. После установления своего замечательного рекорда А. Стаханов прибыл в Москву для получения правительственной награды и был принят Сталиным. Вождь всех времен и народов поинтересовался: «Чего, Алексей, не хватает в вашем городе Сталино?» «Все у нас замечательно, товарищ Сталин, вот только пива для шахтеров маловато привозят. Хотелось бы больше». «Ступай себе с Богом, родной, — сказал вождь, — будет тебе пиво». И распорядился о строительстве в Сталино мощного пивзавода. К сожалению, борьба с троцкистско — бухаринскими выродками, а впоследствии война помешали воплотить великий план в жизнь.
Старт донецкому пивоварению, однако, дал не отец всех народов, а сын основателя города Джона Хьюза по имени Айвор. В 1879 году он построил Рутченковский пивзавод. Расположение предприятия имело глубокое обоснование, были учтены особенности природного ландшафта, близость водоема два уровня почвы. Последнее обстоятельство позволило без особого труда оборудовать вместительные холодильные подвалы. Первоначальный объем выпускавшегося пенного продукта составил 23 ведра ежесуточно. Конечно, основание завода имело частичной целью удовлетворение традиционных пивных потребностей англичан осевших в Юзовке, но дальнейшее быстрое увеличение объемов производства показало — сориентирован он, прежде всего, на местных рабочих.
Долгие годы Рутченковский пивзавод оставался единственным пивным предприятием города по данному профилю. К началу 60-х годов производимой им продукции Донецку перестало хватать. Потребности населения росли прямо пропорционально его приросту, которое в те времена приобрело особую стремительность. И вот в начале 60-х запускается Донецкий пивзавод. В плане авторитета по отношению к Рутченковскому он, естественно, поначалу находился в положении подчиненном. Но постепенно он выдвигается на первый план, и довольно решительно. Говорят, связано это было с тем, что удалось переманить аса — пивовара, прежде обеспечивавшего Рутченковскому заводу его заслуженную славу.
В 60-е годы в Донецке производилось солидное количество сортов пива. Но в самом Донецке об этом знали весьма немногие. Такие сорта как «Янтарное» или «Двойное золотое» уходили за пределы региона по сугубо специфическим каналам. Народ вынужден был довольствоваться пятью базовыми разновидностями — «Резкое», «Московское» (в бутылках по 0,35 литра, впоследствии оба сорта бесследно исчезли), «Жигулевское», «Донецкое», «Украинское».
Театр оперы и балета
Фонтан на площади им. Ленина
Свежие комментарии