Во многих космогонических системах мир развивается из яйца, в некоторых религиях большое значение придается пракурице, ну а вопрос, что первично — курица или яйцо, стал одним из ключевых вопросов философии. Блестяще ответил на вопрос о яйце Христофор Колумб, и с тех пор яйца Колумба1 стали нарицательными. Даже крайние рационалисты — римляне не начинали сражения, если их священные куры перед боем плохо клевали зерно. Таким образом, все, так или иначе связанное с этой птицей, крайне важно для человечества. Однажды и передо мной встал вопрос: что красть в первую очередь — яйца или кур? И сама жизнь подсказала ответ: красть надо все!

Летом 1981-го моя бригада бралась за все: за индукционные и дуговые печи, конвейерные и вентиляционные системы, станки и экскаваторы. Помню немецкие автоматы для плетения кроватной сетки; починил я один и долго смотрел, как он свивает проволоку в пружинную сеть. Кровать! Помните, как постаревшего Одиссея узнала его верная Пенелопа? Что еще более полезного, чем унитаз, изобрел человек?!

Работы хватало — много промышленных городов, городков и поселков вокруг Конецка (Донецка — прим. alexey). И как-то по пути в один из них я заметил автобусную остановку «Птицефабрика» с высокой бетонной стелой, украшенной стилизованным изображением курицы. Бедное предприятие такую не построит! И тут я должен вас спросить. Дорогой читатель, сколько куриных яиц вы сможете съесть за день? Сколько? А если каждый день — и так пару месяцев? Не знаете?

А мне довелось проверить на себе, в тот раз мы создали систему централизованного технологического контроля на большой птицефабрике. Чему я удивляюсь сейчас, так это нашей смелости и расстояниям, которые приходилось покрывать каждый день по пути на работу и обратно. Наладчика ноги кормят, не только голова. Впрочем, проезд в автобусе тогда стоил пять копеек, а времени в молодости не жалеют.

Сколько же яиц помещалось в пустом футляре гальванометра? Помнится, меньше сотни брать было нельзя — они начинали болтаться и биться. В те годы крали все. Крали все, кто мог, и все, что могли. Да и что мы зарабатывали? Жена сто двадцать, я сто сорок, плюс командировочных рублей семьдесят-восемьдесят. И это — на семью из четырех человек, у нас уже было двое детей.

Стоили яйца, помнится, девяносто копеек десяток, но не так просто было их купить. Потому и непросто, что в стране крали все, а на птицефабрике тем более. Даже вечно голодные куры пытались что-то украсть у соседок. В отличие от римских кур, они хорошо клевали все подряд — и зерно, и все остальное, и даже друг друга. Но люди крали более организованно и строго по рангу!

Начинали главные птичницы, и каждая отбирала себе и помощницам по лотку огромных, чуть ли не страусиных яиц. Затем десяток-другой лотков отборных коконов паковали для райкома партии. Кесарю кесарево, Богу Богово, сказал однажды Христос, но партия претендовала и на мирскую, и на духовную власть. Поэтому никто не стеснялся, и за ними приезжала райкомовская «Волга».

После райкома, заменявшего и Бога и кесаря, приходило время откладывать яйца для администрации фабрики (директор, главный инженер, главный энергетик, главный механик, главный бухгалтер и много других, уже не таких главных), которой тоже доставались лотки прекрасных яиц. Потом шла очередь электриков, механиков и других специалистов, но им доставались более мелкие. Затем…

Впрочем, я не знаю, на ком заканчивалась эта цепочка, если заканчивалась вообще. Во всяком случае пригласили нас на восстановление фабрики. Старое руководство посадили, поскольку оно разграбило все дочиста и воровать стало нечего, а это уже непорядок! Но из двенадцати птичников сумели восстановить только шесть, на остальные не хватало поголовья. Ведь крали не только яйца, но и бедных несушек, даром что они не мясной породы, жалкие, тощие и голодные. Между прочим, каждый птичник был рассчитан на десять тысяч голов! Новая администрация надеялась заселить еще хотя бы два и для этого планировала закупить венгерских цыплят, поскольку своих в стране победившего социализма уже не было.

Система централизованного контроля… Это знакомо! Тотальный контроль — основа основ советского строя. «Социализм — это учет и контроль», если помните. Боже мой, сколько систем контроля мне пришлось наладить! Я поставил учет на небывалую высоту — и не моя вина, что социализму это не помогло.

Дали нам помещение, из птичников протянули кабели, сварили короба пультов, и надо было начинить их аппаратурой. Что контролировать? Конечно, температуру, это в первую очередь! Сами посудите — десять тысяч кур в длинном низком сарае без окон и отопления. Зачем отопление? Птицы ведь теплокровные, их много, и они сами нагреют любой курятник. Зато в каждой боковой стене стояло по восемь мощных вентиляторов, которые иногда включались даже зимой. А уж летом они и вовсе не выключаются.

За температурой следила венгерская автоматика. Она же управляла раздачей корма, подачей воды, работой освещения и т. д., но неожиданно сама оказалась главной проблемой. Идея заключалась, конечно, в том, чтобы до минимума свести присутствие в птичнике людей. С точки зрения венгров, это повышало производительность труда, с нашей — уменьшало возможность воровства. Но даже венгерская автоматика недолго выдерживала в птичниках!

Куры, извините, гадят. А десять тысяч голов (или как в данном случае точнее выразиться?) делают это часто и много. Под многоярусными клетками движутся скребки и сгребают гуано в яму, из которой транспортеры выносят его на улицу, в тракторные лафеты. Однажды я проверял реле и неосторожно выгреб наружу все, но не позаботился о лафете… Большой был скандал и запах на всю птицефабрику.

Это ценнейшее удобрение. Целые флоты плавают к островам в Тихом океане — за ним, за гуано, оно составляет солидную статью экспорта. Нигде больше я не видел такого роскошного ячменя, как на полях этой фабрики!

И все благодаря конечному продукту жизнедеятельности птичек. Запах, правда… Амбре. Мы-то быстро принюхались, как и все на фабрике, а вот на обратном пути, в автобусах, народ воротил от нас носы, да и родственники дома тоже.

Вы прервете меня и спросите: при чем здесь автоматика, ей-то запах не мешает? Запах нет, не мешает, но агрессивная аммиачная атмосфера съедала все металлическое: контакты реле и пускателей, клеммники, резьбовые соединения. Вот автоматика и требовала контроля. Она следила за обстановкой в птичниках, а наша система следила за ней. Знакомо, не так ли?

Не скажу, чтобы мы перетруждались, тогда, по-моему, уже никто в стране не перетруждался, но в итоге создали простую и надежную систему, которая периодически опрашивала птичники и выводила данные на индикацию.

И красиво, и катастрофу можно предупредить. Вызвать по телефону электрика, например, и послать его включить вентиляторы вручную. Если летом автоматика не включит их, то через два-три часа вся птица передохнет. Хорошая система получилась и действительно оказалась нужной и полезной. Так не всегда бывает.

Но через неделю остановилась на ремонт столовая и стало нам как-то голодно. Кто же в молодости собирает себе что-то перекусить на работу? Язва желудка — профессиональная болезнь наладчика. Пришлось питаться яйцами. Сначала нам их поставляли сердобольные птичницы, а потом — потом мы сами стали работать в курятниках!

И тут начинается самое интересное. Вдоль всего птичника под рядами клеток тянутся многоярусные ленты конвейеров — полотняные полосы метров по семьдесят-восемьдесят длиной. Ближе к входу они сливались в широкую белую реку и подавали коконы на приемный стол. Далее все зависело только от ловких рук птичниц. Конвейеры включались тумблерами по бокам стола, за которым и восседала их метресса, главная птичница.

И в этом месте мне хочется остановиться и спросить читателя: бывал ли он на органных концертах? Видел ли, как органист подходит к органу, решительный и отрешенный, откидывает фалды фрака, садится, взметает руки и бросает пальцы на клавиатуру, беря первые ноты?

Я это видел, и видел неоднократно. В органных залах костелов и филармоний — и в курятниках. Таким же взмахом рук после минутной сосредоточенности включала тумблеры яичных конвейеров суровая главная птичница. Молчаливый Бах! Яичный Гендель! Вот она всматривается в партитуру конвейеров и принимает решение, вот перебрасывает тумблеры — и в торжественной тишине плывут первые белые аккорды. В этот момент все затихает и наступает первичная, космическая, торжественная тишина — та, когда еще ничего не было…

И не хочется эту тишину нарушать. Но придется. В курятнике не бывает тишины! Думаю, любой семейный мужчина это подтвердит. Однако человек ко всему привыкает и приспосабливается. Он перестает замечать запах, шум конвейеров и вентиляторов и даже птичий гам. И только после этого замечания вы услышите напряженную тишину курятника в тот высокий момент, когда главная птичница поднимает руки и бросает их на тумблеры яичных конвейеров. Всё, можете дышать, включила! По лентам потек белый поток. Метресса зовет помощниц, и вместе они быстро заполняют ящик за ящиком.

И опять я хочу побеспокоить терпеливого читателя. Если уж вы бывали на органных концертах в костелах и филармониях и сидели при этом не далеко в нефе, а в трансепте, в первом ряду, то не приходила ли вам в голову мысль, не закрадывалось ли в вашу душу желание самому стремительно подойти к органному пульту, сесть, откинув фалды фрака, взметнуть руки над регистрами и?..

Если такая мысль вам в голову приходила, то я вас понимаю, а если нет, то сочувствую. И сразу хочу поделиться с вами — это божественно! Сколько раз тем же точным, но свободным и слегка даже небрежным жестом я перебрасывал тумблеры, и ко мне устремлялся широкий белый поток. Сколько раз за моей спиной суетились помощники, набивая футляр гальванометра отборным яйцом! Да…

Наладка — она близка к искусству. Да она и есть искусство — в умелых руках! Я даже думаю, не назвать ли мне эти воспоминания «Моя жизнь в наладке»? Ведь наладка в моей жизни — это все.

Мы съедали по десятку яиц во время обеда и еще по тридцать штук везли домой. Каждый день, целый месяц! Жены сначала не могли нарадоваться на своих мужей-добытчиков, а потом стали тихо нас ненавидеть. Мы готовили яйца всеми возможными способами, мы их варили, жарили, запекали. Мы придумывали разнообразнейшие омлеты, пили яйца сырыми, делились ими с родственниками и знакомыми, но не успевали c ними справляться. Не с родственниками, нет, с яйцами. И ни у кого — никакой аллергии, только отвращение! Сколько лет прошло с тех пор, но и сейчас я не испытываю к ним никакого влечения или тяги. Но уже могу есть.

Но и помимо яиц много есть интересного на птицефабрике. Курам необходимы трава и зерно — для этого и выращивались гектары ячменя, нужна иногда рыба — и ее привозили самосвалами. Самосвал тюльки! Нужен известняк — привозили машины мела. Нужны витамины. И много еще чего нужно.

Но ведь и людям многое необходимо! Напрасно запирали птичники на замки и огородили фабрику бетонным забором с колючей проволокой. Напрасно держали бригаду охранников и проводили рейды по укромным уголкам. Не помогало. Крало руководство фабрики, крал и весь персонал, включая охрану. Крали яйцо, ячмень, оборудование, кабель, стройматериалы, самих кур, наконец! Тюльку крали в первую очередь. Крали даже заборы вместе с колючей проволокой. Мы были временными пришельцами — и дилетантами, смешно даже вспоминать наш футляр от гальванометра!

Новое руководство при Андропове тоже посадили, но было поздно, украли всё. Больно вспоминать тех несчастных, вечно голодных несушек почти без перьев. И фабрика уже тогда казалась мне образцом коммунизма по-советски: бараки без окон, обнесенные забором из бетона и колючей проволоки; внутри — многоярусные клетки, время суток — по команде, еда — по конвейеру, все голодные, крикливые, ощипанные и злые.

И на этой печальной ноте я бы и закончил рассказ, но ведь именно там я наладил и сдал в эксплуатацию неплохую систему контроля, понял, что могу взяться за любую работу — и сделать ее, сел на яичную диету и научился играть в карты на деньги. Именно там, наконец, я испытал то высокое чувство органиста-маэстро, ту вдохновенную сосредоточенность, с какой он усаживается к инструменту, вскидывает руки и берет первые аккорды!

Читать »