Осенью 1952 годе из далекого Китая в Донбасс прибыла книга, адресованная инженерам-конструкторам Гипроуглемаша А. Д. Сукачу и В. Н. Хорину. Долго вглядывались конструкторы в начертания китайских иероглифов — не сразу поняли они, о чем речь идет в этой книге. И только по чертежам узнали свое, знакомое: это была переведенная на китайский язык книга наших конструкторов, создавших угольный комбайн «Донбасс».
Молодые горняки-забойщики
Первый советский комбайн внедрял на пологих пластах в шахтах Китая инженер Владимир Сизов. Рассказывая о внедрении комбайна «Донбасс», Сизов показал мне сводки суточной добычи, которые он бережно хранит вместе с письмами китайских друзей. Какой это скромный, упорный и терпеливый народ — инженеры-внедренцы!.. Старый механизатор Донбасса седой инженер Задависвечка работал на наших комбайнах в шахтах Польши и Чехословакии. Алешин, худой, с тонким смуглым лицом горняк, внедрял первые комбайны в шахтах Болгарии.
Комбайн «Горняк» в лаве». На снимке (справа налево) начальник участка МЗ Е.С. Филимонов, инженер-конструктор В.Н. Хорин и машинист комбайна «Горняк» Н. Г. Лаухин
Ученик Алешина, болгарин, первый машинист комбайна, загораясь, говорил русскому: «О, другарь!»
Алешин поясняет мне: другарь — это по-болгарски товарищ.
Вспоминая о работе на пластах Болгарии, Алешин волнуется, крепко прижимает тонкие руки к груди. Скажет слово «другарь» и быстрым жестом отрывает руки от груди.
Какая тяга там, в Болгарии, ко всему идущему из СССР! В лаву, где работал первый комбайн, приходили все новые и новые люди смотреть советскую машину.
Алешин задумался и, улыбаясь, произнес:
— Тут и пошло паломничество… Самое настоящее паломничество. На живом деле они увидели нас…
Тогда же, осенью, при встрече на заводе в Горловке, конструктор Хорин показывал мне книгу, присланную из Китая, потом повел в сборочный цех — смотреть машину новой конструкции для работы на тонких пластах.
Еще в дни внедрения комбайна «Донбасс», предназначенного для работы на пластах средней мощности, конструкторы задумались над тем, чтобы, как они говорили, распространиться и на тонких пластах. Какие резервы таятся в них! Но как облегчить труд шахтера на тонких пластах, как освободить массу энергии, которая затрачивается на ручную навалку угля, убрать из лавы лопату, сделать труд более производительным? Вот так разгоралась мысль о создании горного комбайна для тонких пластов, стала «завязываться» общая идея машины. По глубокому убеждению конструкторов, образ машины созревал постепенно, приобретал точные формы в металле, «ожил» в первых добытых тоннах угля.
В шахте №1 имени Челюскинцев (Донбасс). Начальник участка депутат Верховного Совета СССР Н.К. Сербинович (слева) и машинист комбайна М.Т. Руденко у породопроходческого комбайна усовершенствованного типа. Фото А. Новикова.
В Горловке на испытательном стенде я увидел машину в натуре. У комбайна уже было название: «Горняк». Сами проектировщики да и рабочие завода ласково называли его «Горнячок». И в самом деле, по сравнению со старшим своим собратом — комбайном «Донбасс» — новая машина выглядела более компактной, небольшой по габаритам.
Машина предназначена для работы на пологих тонких пластах мощностью от 0,6 до 0,8 метра.
Главный конструктор проекта Хорин открыл крышку машины и стал брать на ощупь смазанные машинным маслом детали. Должно быть, это великолепное ощущение — брать детали на ощупь…
— Прошу! — сказал он, приглашая и меня погрузить руки внутрь машины, наглядно демонстрируя, как легко происходит съем одного «узелка» машины — расштыбовщика.
Отойдя на несколько шагов от лежавшей на полу машины и вглядываясь в нее цепким, острым взглядом, конструктор заметил:
— Вот оно, объемное заполнение конструкции!
И, должно быть, вспомнив споры, развернувшиеся на начальной стадии работы над проектом, усмехнувшись, добавил:
— Нам говорили: «Все еще, мол, танцуете от врубовки, от машины на цепях… Это-де ремонт, «лепка»… А я вам так скажу: мы и от цепей еще не все взяли, что можно взять. Какие резервы таятся в тех же цепях!
Сколько великолепных идей возникало в спорах и на бумаге, но поди-ка, сунься со своими великолепными идеями в тонкие пласты! Вначале мыслилось самое, казалось, легкое и простое: создавая новую конструкцию машины, взять за основу комбайн «Донбасс». Но как только приступили к проектированию, то сразу же столкнулись с трудностями: оказалось, что по образу и подобию, так сказать, новую машину не создашь. Тонкий пласт — это свои особенные горные условия, которые потребовали от конструкторов нового подхода к решению задачи.
Эксперты считали, что в первом варианте проекта новой машины имелись пустоты, или, как они говорили, «танцклассики».
Инженеры — конструкторы угольного машиностроения иногда сравнивают свою работу с трудом авиаконструкторов.
— У них воздух, — говорят они, — а у нас недра. Как для летчиков дорог и значителен каждый килограмм веса, так для нас дорог каждый миллиметр высоты.
Уложиться а заданные габариты, сделать машину в 510 миллиметров по высоте было одной из труднейших задач при проектировке новой конструкции комбайна. «Танц-классики» требовали жестокой борьбы за каждый миллиметр. Создав оригинальную конструкцию главного электродвигателя, проектировщики выиграли 260 миллиметров по высоте.
В сборочном цехе завода, глядя на машину, я как-то не сразу уловил практический смысл формулы: «Бороться за каждый миллиметр». И только позже, в лаве на тонких пластах шахты «35–35-бис», наблюдая «Горняк» в работе, мне вдруг отчетливо ясен стал весь смысл и все действительное значение «каждого миллиметра».
В шахтерском поселке Донбасса
Само название «тонкий пласт» очень точно и сжато рисует обстановку. Тонкий пласт — это порою и более сложные горные условия и ограниченный диапазон возможностей для работы машины.
Помню, как водитель комбайна, держа лампу в руках и направляя лучик света на машину, сказал о ней только одно слово: «Верткая». И думается, в одном этом ласково сказанном слове шахтер выразил свое отношение к горному комбайну.
Машинист выключил комбайн и, осветив обступивших его молодых курсантов, сказал, что настоящий механизатор должен стараться чутко ловить звуки работающей машины, отличая в их сложной гамме разнообразие оттенков.
— Вот она запела… До-о-о… Хороший, ровный звук — это значит, что зубки поставлены в одну линию. До-о-оI — откинув голову, веселым, звучным голосом сказал машинист. — А услышишь тонкий звук, — и он изобразил звук работающего мотора, — и тогда соображай: это значит, машина уперлась в колчедан, зацепилась за материал… Дай утихнуть мотору.
Для испытания первого экспериментального образца конструкции решено было выбрать лаву на трудных пластах с крепкими углями.
— Если на ремовском пойдет, — говорили конструкторам на шахте имени Киселева, — стало быть, везде пойдет.
Первым машинистом, которому пришлось испытывать комбайн на тонких пластах, был комсомолец Степан Пацюк. Он был послан в лаву по путевке комсомола. Вместе с ним работал комсомолец Иван Шелех. Я спросил у Хорина, что за человек Степан Пацюк. Конструктор двумя словами обрисовал весь характер Степана: «Турботна людына». Человек беспокойный. Подумал и энергично дорисовал портрет: «Молодой, чубатый, ясноглазый».
— Взгляните, — сказал конструктор и на листке блокнота заштриховал тонкий пласт, крепкий ремовский уголь, стремясь дать мне лучше понять, в каких трудных горных условиях работал Степан.
Доводка конструкции машины. Какая это трудоемкая работа! На доводку требуется время, упорство и то поистине великое умение видеть конструкцию созданной машины глазами многих и многих людей, умение корректировать, улучшать узлы и, как говорят конструкторы, «доводить машину до ума».
И как все новое, утверждающее себя в борьбе, «Горняк» пробудил к жизни новые творческие силы шахтеров. Достаточно сказать, что при корректировке чертежей на серию в конструкцию машины было внесено более трех тысяч поправок, улучшающих «Горняк». Над созданием проекта горного комбайна работали инженеры-конструкторы Хорин, братья Су-кач, Башков, Винников; машину активно внедряли инженеры Мироненко, Даниленко, Пяти-братченко, машинисты Пацюк, Мирошниченко, Воробьев… Коллективной мыслью оттачивалась, улучшалась конструкция комбайна.
…В начале лета я встретил Хорина в Сталино и стал расспрашивать его о дальнейшей судьбе «Горняка».
— Потихоньку распространяемся на тонких пластах, — сказал он. — Внедряем вторую сотню машин!
И веером развернул передо мною стопку писем горняков, адресованных коллективу конструкторов, создавших горный комбайн «Горняк».
— Вот где вьется гнездо вдохновения… В лаве!
Особенно дорожил он первыми письмами — отзывами шахтеров. В них было немало критики, но они же, эти первые письма, взбодрили конструкторов и ииженеров-внедренцеа.
Пишет Воробьев Александр Иванович с шахты «2-бис»:
«Комбайн прост в управлении. Замечательна смазка ведущей и режущей частей, а грузчику, как говорится, и цены нет. На такой машине любо-дорого трудиться.
Комбайн имеет четыре скорости, но нам приходится работать только на первой (0,27 метра в минуту). А ведь хочется, чтобы машина на любых скоростях работала на мягких углях так же хорошо, как и на крепких».
Зовет конструкторов: пожалуйте к нам… Советует продумать систему смазки заднего подшипника главного вала.
«А то я со своей академией не в силах охватить всего. А общими силами мы сделаем много, товарищи конструкторы…»
Конструктор положил на крепкую ладонь письмо от горного механика с шахты имени Ленина.
— Сердитое письмецо.
— Что, критикует? — спросил я.
— Да, критикует. И, надо сказать, здорово критикует. Помогает, толкает. А поначалу — так нежно: «Во-первых, доброго здоровьица, товарищи конструкторы…»
— А во-вторых?
— А во вторых, — воскликнул конструктор, — во-вторых, в-третьих и в-четвертых, требует, корректирует, советует! Слушайте: «…а посмотришь на все это, и просто, как говорится, щиплет сердце… Обидно, сколько непроизводительного труда, какая низкая еще продуктивность! Тут, верно, и от нас многое зависит….»
Конструктор подбросил сердитое письмо на ладони и смущенно сказал:
— И у нашего брата, конструктора и внедренца, тоже, знаете ли, щиплет. Требовательный народ — наши горняки. И это очень хорошо, что требовательный. Не дают успокоиться, толкают, заставляют задумываться над многими еще не решенными в горном деле вопросами механизации.
И, задумавшись, негромко повторяет заключительные строки письма: «…за все хорошее спасибо. А пока до свиданья. Семененко Николай Филиппович…»
Хорин стал рассказывать мне про житье-бытье конструкторов, кто над чем работает, и предложил поехать на шахту смотреть работу «Горняка». Его почему-то тянуло на ту шахту, где внедрялся первый, опытный образец машины. Теперь вся шахта добывает уголь с помощью комбайнов «Горняк» и «Донбасс».
Там, на шахте, я познакомился и со Степаном Пацюком. При виде его вспомнилось, как конструктор говорил мне о нем: «Турботна людына».
Степан с трогательной нежностью, как что-то очень хорошее, навсегда вошедшее в его жизнь, вспоминает дни испытаний комбайна для тонких пластов. «Горняку» он многим обязан. Ну как же! Машина пробудила в нем горячее желание учиться! Сразу же после окончания испытаний новой конструкции он был послан учиться в горный техникум. Закончил — и вот работает сейчас помощником начальника участка.
В шестом часу утра мы зашли к начальнику участка Филимонову, чтобы вместе с ним пойти в лаву.
У Евгения Филимонова очень молодое лицо, русая прядь свисает на лоб, у левого глаза светлосиними лучиками сбегается въевшаяся в кожу угольная пыль. Горный инженер смеется: «Во дни студенческой практики к пласту приложился».
Он вел наряд. В голосе его не было басовитых, начальственных ноток. Еще не перевелись, к сожалению, такие руководители в горном деле, которые любят налегать на голосовые связки, полагая, что добычу легче взять грубым окриком. И по тому, как Филимонов, почти не повышая голоса, спокойно, деловито давал наряд на работу и как внимательно его слушали и ласково и уважительно называли молодого инженера по отчеству: «Самуилыч», — по всему чувствовалось, что шахта приняла его.
В шахту можно спуститься по главному стволу. Но Филимонов предлагает другой путь: хорошо пройтись километра полтора по степи, спуститься в ремовскую балку, а оттуда вентиляционным шурфом в пятую восточную…
В балке среди зеленой шумящей под ветром листвы горняки и конструктор делают короткий привал.
Филимонов широко раскидывает руки, долго и молча глядит сквозь светлую листву ясеня в высокое небо. По дну балки пробегает ручей; в ровном темпе наплывает гул работающих близко машин, нагнетающих в шахту мощные струи воздуха.
Евгений скупо рассказывает о себе: дед его был электриком, отец металлургом, а его, Евгения, потянуло на горное дело. У нас оказались общие знакомые — я знал его товарищей по институту: Беэгинова с 29-й шахты, Иванцова с шахты «3-бис». Все они горные инженеры одного выпуска, 1953 года.
Он улыбнулся, вспомнив, как впервые принял начальство над лавой.
— Поверите,-шепотом сказал он,-спустился я в лаву, даже пласт в тот день выглядел для меня каким-то новым, другим…
Филимонов усмехнулся: «Пласт в натуре!»
Он потянулся рукой и то сгибал упругую ветку ясеня, то отпускал ее; при этом движении светлые пятна солнца скользили по его лицу.
— Мысленно, — Филимонов засмеялся, — я уже циклевал лаву. Знаете, поначалу еще живешь по формулам института. Ну, а в жизни».
Он замолчал, задумался.
— А в жизни?
— А в жизни, — негромко сказал он,-все и проще и сложнее. Начал работать в лаве — и сразу же вырос объем работы. Кажется, и во сне видел ее, лаву свою… Все думаешь: сладить бы, овладеть бы, научиться… Мелочам ведь нас в институте не учат. Да их и трудно предусмотреть в учебнике. А в лаве все складывается из вещей, которые только на первый взгляд воспринимаются как мелочи. Ну, тут-то и важно было обозлиться, спросить себя, могу ли. Ну, а если можешь, то должен!
Какое суровое, полное жизни слово «добыча»!
Или ты даешь добычу с плюсом или с минусом. И как же дорог был Филимонову его первый плюс в работе! Как бы в дальнейшем ни сложилась жизнь, какие бы трудности ни выпадали, а этот первый завоеванный тобою плюс будет долго жить в душе.
Возвращался Филимонов как-то с шахты домой, проходил мимо домика, окна которого были распахнуты в степь. Женский грудной голос с тихой грустью произнес за окном, обращаясь, быть может, к мужу или к сыну: «О, як бы ты бажав добрэ жыты»… Филимонов говорит, что он в ту минуту невольно улыбнулся. И он, молодой горный инженер, думал о хорошей жизни-работе. Он ведь обязан думать о будущем своей лавы.
— По штату полагается, — смеясь, сказал он, вставая и подхватывая с земли лампу.
Может быть, это другая, очень важная тема-о насыщении лав инженерно-техническими работниками. Но мне думается, что тема о кадрах имеет прямое отношение к созданию и внедрению новых машин на шахтах. Если продолжить мысль Филимонова: кто же будет налаживать хорошую цикличную работу — «добрэ жыття», так сказать, если современная механизированная лава почти не видит у себя инженеров. Где они, инженеры и техники горного дела? Почему их так мало — в забое? А между тем лава ждет инженера.
Однажды я с этим же вопросом обратился к одному крупному работнику горного дела, начальнику комбината.
Положение дел на шахтах заставило его призадуматься: происходит какой-то разрыв между все более возрастающим внедрением в лавах механизмов и очень медленным ростом инженерских кадров, работающих непосредственно в лаве. А ведь судьба добычи зависит от работы этого первого эвена горного дела.
Год тому назад, рассказывал начальник комбината, он направил в Макеевку, на шахту
имени Ленина, шестерых молодых инженеров. Шахта крупная, механизированная, и начальник комбината полагал, что они, молодые специалисты, помогут улучшить работу шахты, внесут в нее инженерский дух, будут внедрять технически грамотную политику. За сутолокой дел начальник комбината как-то упустил эту молодежь, и сейчас, заговорив со мною о роли молодых специалистов в борьбе за добычу, вспомнил шестерых инженеров и решил тут же узнать об их судьбе. Связавшись по телефону с главным инженером шахты, начальник комбината заинтересовался, как же сложилась жизнь-работа этой молодежи… Результаты были, к сожалению, грустные: из шестерых в лаве остался один, остальные куда-то разбрелись… Из вопросов, которые он задавал главному инженеру шахты, по коротким репликам и сердитым комментариям, даже по хмурому лицу начальника комбината можно было понять, что картина, как он выразился, мрачная.
По-видимому, главный инженер шахты сказал своему собеседнику, дескать, надо посылать для работы в лавах крепких производственников, инженеров со стажем… Начальник комбината вспыхнул, повел плечом и, косясь в мою сторону, проговорил сердито:
— Опыта, говорите, у них мало, а тут добычу надо давать. Так-то оно так. Но ведь и мы с вами, товарищ Ермоленко, начинали в свое время вот так же. Да, да, молодыми, неопытными. И потом кое-что накопили. А встреть нас тогда вот так, как вы встретили молодых, и у нас, наверное, крылья бы повисли. Ты свою первую премию помнишь? Вот видишь, помнишь. И я, товарищ Ермоленко, помню свою первую премию на шахте. Велосипед! Навсегда запомнил первое поощрение в работе… Вот-вот, все дело в том, что надо было вовремя поддержать эту молодежь, дать ей возможность накопить опыт в работе.
Я слушал разговор двух хозяйственников, и вспоминалась мне осень сорок шестого года. Н. С Хрущев, выступая в Донбассе на собрании партийно-хозяйственного актива, отметил хорошее стремление .у молодых инженеров, да и не только у молодых, идти работать в забой. «Главное — это шахта, это забой, — сказал товарищ Хрущев. — Здесь решается судьба угледобычи. Вот почему надо руководителям шахт, главным инженерам почаще бывать в шахте. Надо укрепить решающие участки угледобычи в шахте коммунистами и комсомольцами. Надо перевести из аппарата на работу в шахты максимальное количество инженеров и техников».
Этот совет остается и по сей день актуальным и нужным.
…Вечером по инициативе Филимонова мы вместе со всем активом Восточной лавы поехали в глуховский лес, что зеленой стеной стал вокруг обширного ставка.
Горняки — живой, веселый народ! Один из шахтеров — маленький, крепкий в плечах, с быстрым взглядом — держал на коленях раскрытый томик Горького. Он читал своим товарищам письмо Алексея Максимовича к горнякам шахты «Наклонная ветка». Письмо времен первых пятилеток:
— «Об этом говорит и ваше, товарищи шахтеры, сознание, что каждый выработанный вами лишний кусок угля — дело государственной важности, — чем быстрее, успешнее работа, тем ближе конечная цель».
Прочел и, заложив загорелую руку между страницами книги, подняв голову, сказал:
— А цель у нас одна — строить коммунизм!
Кто-то из шахтеров сказал задумчиво:
— Углем интересовался… Хорошей работой. Добычей. Чем, говорит, быстрее, успешнее работа, тем ближе цель.
— А как же! — быстро откликнулся горняк, читавший письмо Горького. — Писатель! Всем интересовался…
И долго еще, казалось, слышалось в воздухе бодрое, звонкое горь-ковское: чем успешнее работа, тем ближе цель.
Горный мастер Бруско, широкий и плотный, атаковал конструктора.
— Доказано, — Бруско с ударением произносит это слово, — доказано, что себестоимость угля, добытого «Горняком», значительно понизилась. Доказано, — продолжает он, — что труд стал более продуктивным. Все это бесспорно, но вместе с тем нужно помнить о скрытых резервах.
Горный мастер стиснул мою руку и горячо сказал:
— Корреспондент! Хотите материалец? Горючий! О простоях… Вот, говорят, машина красиво работает. Это верно: красиво, когда работает. А когда простаивает? Какая же красота, если, по данным хронометража, комбайн занят только на 30–40 процентов рабочего времени? Остальное съедают простои.
Пиджак свисает у него с одного плеча. Он вплотную подходит к Хорину, кладет ему на плечи загорелые, крепкие руки и легонько встряхивает его, точно хочет, чтобы лучше, быстрее дошла до конструктора горячая шахтерская мысль. Мысль-требование, Вот вы, дорогие товарищи конструкторы, стали овладевать тонкими пластами. Дали горнякам хорошую конструкцию машины. Вытеснили лопату. Это хорошо! За сделанное спасибо. Но надо же смотреть дальше, дорогие товарищи конструкторы… Где механизированная крепь? Пробудили вкус к механизации, так уж доводите дело — живое дело! Вытесняйте ручной труд полностью из лавы. Возможно ли это, или на сегодняшний день это, как говорится, всего только мечта?.. Надо всю лаву сделать комфортабельной. Да, да, комфортабельной.
Шахтеры Донбасса на отдыхе
Конструктор осторожно пробует выбраться из крепко сжимающих его рук. Конструктор посмеивается:
— Ого, тяжелая у тебя рука, горный мастер!
Вот так завязывается горячая беседа о механизации, о машинах ближайшего будущего.
Хорошая, комфортабельная лава, если пустить в ход это слово, — это борьба за комплекс. Нужно иметь на шахте, снизу доверху, цепь машин, механизирующих труд.
Конструкторская мысль ищет в этом направлении. Конструктор пробует наглядно, пустив в ход коробок спичек, ветки, очертить контуры агрегата, будущего агрегата, работающего в лаве. Мысли о нем уже волнуют коллектив конструкторов.
— Комплекс! — тихо сказал горный мастер Бруско, которому идея создания агрегата, механизирующего весь труд в лаве, пришлась по Душе.
Может быть, он, конструктор, вместе с горняками, окружившими его, залетел далеко, слишком далеко. Но ведь от нас с вами, товарищи, зависит, чтобы быстрее реализовать возможности. А посему не будем надевать, как говорится, никакой узды на нашу мечту.
Кто-то из горняков замечает, что для мечты одной конструкторской мысли мало.
А Бруско с веселой улыбкой, которая так идет к его широкому лицу, бросает:
— А давайте, товарищи, вместе думать! Конструктор в лад ему ответил:
— Давайте!
Слушал я их живую беседу о машинах ближайшего будущего, и вспомнился мне один эпизод далекого прошлого.
Более полувека назад в этих местах бродил молодой Вересаев. Есть у него рассказ, описывающий его встречу с шахтером, который упорно трудился над чертежами, рисовал «лланты рудников», мечтал о создании в забоях совершенной вентиляции. «Двенадцать часов народ в шахте сидит, а дышать ему нечем». Вот откуда мечта о совершенной вентиляции! Для шахтера, писал Вересаев, «эти планы, в которые он вложил столько любви и труда, видимо, дышали жизнью; ему казалось, достаточно любому взглянуть на них, чтобы сразу получить яркое представление о тяжелой судьбе шахтера».
Но «планты» этого шахтера, в которых выражены его горячие мысли, разумеется, не могли найти себе должного выражения в те времена. Ни он, ни его мечты никого, в сущности, не интересовали.
А наши конструкторы глубочайшим образом заинтересованы в творческой активности горняков, добывающих уголь.
Есть у горняков такое деловое понятие: работать с опережением. Это значит всегда и во всех звеньях подготавливать фронт работ. Чтобы и мысль твоя работала с опережением, заглядывала я будущее.
Над старыми дубами с быстротой молнии взлетали искры — это пионеры зажгли свой костер. Стоя плечом к плечу у костра, дети шахтеров запели песню. Жаркое пламя, казалось, достигало звезд.
Бруско о чем-то беседовал с Хориным. Горячим, быстрым шепотом горный мастер сказал:
— Вот советуюсь, штурмовать ли мне горную науку.
Бруско заканчивает без отрыва от работы в лаве среднюю школу и раздумывает, куда ему дальше пойти учиться.
Конструктор сказал:
— Обязательно штурмуй!
- Источник: «Тонкий пласт». Журнал «Огонек» №35, август 1954 года
- Автор: Борис Галин
- Фото: Дм. Бальтерманца.