20 июля 1927 года жители нашего города, прогуливаясь по Первой линии, могли видеть свежие афиши на рекламных тумбах и щитках. Говорилось в них о приезде популярного поэта В. В. Маяковского. Огромный листы аршинными буквами оповещали программу предстоящего выступления знаменитого поэта.
Разговор – доклад: ВСЕМ — ВСЕ. О. Лефе. О прафе. О бешеном огурце. О Варшаве. О сером кобыле. О слезах Крамаржа. О восьми столицах. О протчем.
Новые стихи и поэмы:
Маршал Понятовский и чугунные штаны. Руководство для начинающих подхалимов. То в нос тебе магнолия. Фабрика оптимистов. Корона и кепка. Канцелярские привычки.
Разговор с Венерой Милосской о Вячеславе Полонском. Линдберг и макароны. А пирог-то жрешь. Северяне нам наврали. Негритоска Петрова. «Даешь изячную жизнь».
Дурацкая смерть. За что боролись. Один из Ивановых. Ужасающая фамильярность Славянский вопрос. Искусственные люди и другие. По окончании ответы на вопросы.
Литературный вечер должен был состояться 29 июля в здании цирка, самой вместительной на тот момент аудитории города. Цирк располагался на месте нынешнего кольца троллейбусов 2-го маршрута, что возле проходной Донецкого металлургического завода. Спустя несколько лет это здание цирка сгорит. Несколько лет подряд жителей будет радовать Шапито. Гораздо позже будет построено новое капитальное здание цирка «Космос».
Начало вечера объявлялось на восемь тридцать. Однако, ни в девять, ни даже в десять часов, он не начался. Всегда пунктуальный, не терпящий ни в чем расхлябанности, никому не прощающий рассеянности или забывчивости, Маяковский на этот раз сам безнадежно опаздывал.
Огромная масса народа, собравшаяся под полотняным куполом цирка, волновалась и шумела морским прибоем, томясь сильно затянувшимся ожиданием. Правда, пришедшие на вечер шахтеры и сталевары согласны были ждать больше, но слишком уж донимали духота и теснота: народу набилось тьма-тьмущая, и нечем было дышать. Страсти накалялись, нарастало недовольство, грозящее превратиться в скандал. Пополз шепоток: «Обманул, не приедет».
Что же случилось с Маяковским? Чем было вызвано его опоздание? А произошло вот что. Из Луганска в Сталино тогда не было прямого поезда. Пришлось делать пересадку в Дебальцево. На этой станции Маяковский с товарищами долго томились в ожидании поезда. Скучно и голодно. Буфет, как пишет постоянный конферансье Маяковского П. И. Лавут, наводил тоску своей зияющей пустотой. Лавут был организатором практически всех литературных вечеров поэта. Это был очень предприимчивый человек. Позже он напишет книгу о своей работе с метром поэзии «Маяковский едет по Союзу». После трагической гибели Маяковского, Лавут уговорит проехаться с гастролями по Союзу даже скромного Зощенко. Причем одним из аргументов в пользу необходимости выступлений было стихотворение Маяковского «Замуж за Зощенку».
Пошли в поселок. Не повезло и здесь. В одной столовой сказали, что нет ничего подходящего, в другой же, частной, не было ни людей, ни блюд вовсе.
Внезапно все изменилось. Поэт заметил разгуливающих по двору кур и весьма учтиво обратился к хозяину-грузину с просьбой приготовить вкусное блюдо. Как уроженец Кавказа, Владимир Владимирович имел пристрастие к традиционной грузинской кухне. Владелец столовой проникся уважением к столь предприимчивому земляку, и гости на славу пообедали.
Пыльный поезд доставил Маяковского с большим опозданием в Ясиноватую. До Сталино порядка двадцати километров. Пришлось нанять тачанку. Равнодушный возница заметил: есть две дороги – подлиннее и получше, покороче и похуже. Выбрали подлиннее. Тогда извозчик добавил: « Но здесь бывает и грабят!»
Маяковский приготовил на всякий случай револьвер. Семен Кирсанов тоже вооружился: вынул из чемодана допотопный наган, притом незаряженный, и гордо сжал его в руке. Ни наступившая темнота, ни выдуманные извозчиком разбойники не пугали Маяковского. Самым страшным для него было опоздание на вечер. Так оно и случилось. Наконец, гулко сотрясая мостовую, тачанка выехала на главную улицу Сталино и покатила прямо к цирку.
У входа толпа. Слышится: «Обманул, не приехал». Маяковский наверстывает опоздание, сразу же включается в работу. Маяковскому, изъездившему к тому времени уже полсвета, пожалуй, впервые пришлось выступать в такой необычайной обстановке: он вышел на арену цирка будто борец, бросивший вызов помериться силами с грозным противником.
Необычность обстановки еще больше усиливалась близостью металлургического завода: грохот и скрежет железа, частые пронзительные свисты маневровых паровозов — все это легко проникало сквозь дощатые стены цирка и временами заглушало голос Маяковского. Однако то радостное, возвышенное волнение, которое охватывало поэта всякий раз, когда он попадал в родную для него рабочую аудиторию, помогло ему мобилизовать себя до предела, полностью завладеть слушателями и в этой необычной обстановке.
Большой и сильный, то ласковый, то грозный, он ходит по арене цирка и ведет обстоятельный, откровенный разговор со своим читателем. Он рассказывает о новых сложных задачах, стоящих перед литературой, о месте поэта в рабочем строю. Это не лекция и не доклад в общепринятом смысле слова. Это занимательная беседа, полная блеска и остроумия. Вот он издевается над поэтической халтурой, наводняющей в последнее время печать.
Затем Маяковский переходит к чтению своих стихов, перемежая их с ответами на записки. На столе целый курган записок. Отвечать на них Маяковский считает частью своей серьезной работы с читателем. С неиссякаемым остроумием, поразительной находчивостью Маяковский парирует на колкие, а часто и злобные записки своих противников, на хвастливые писульки окололитературных юнцов, на игривые надушенные послания барышень-мещанок. Слушатели восторгаются, смеются, вскакивают, аплодируют. Могучий голос поэта-трибуна заполняет цирк, безраздельно господствует над аудиторией, замершей в напряженной тишине.
Под брезентовым куполом цирка гремят овации. Шахтеры и сталевары без устали рукоплещут своему поэту, требуют еще и еще стихов. Несмотря на поздний час, на огромную усталость Маяковский читает снова и снова.
Аудитория покорена Маяковским. Здесь безраздельно и единолично властвует поэт — как морской прибой в штормовую погоду над рыбацким поселком, как шум шахтного вентилятора в донецкой степи.
Давно забыто опоздание поэта. Даже его постоянные противники приникли, затаились до лучших для себя времен.
— Товарищи,— говорит Владимир Маяковский,— я хочу представить вам нашего молодого поэта Семена Кирсанова. Пожалуйста, Сема…
Кирсанов читает свои стихи. Ему горячо и искренне аплодируют. Видно, как ласково и поощрительно улыбается Маяковский. Ему приятно, что его собрата по перу тоже хорошо встречают. Рядом с огромным Маяковским Семен Кирсанов выглядит просто мальчиком. Зато он очень подвижной, быстрый, и голос у него звонкий, бойкий.
Спустя несколько лет Семен Кирсанов, вспоминая этот вечер, напишет:
А в цирке —
народу
тьма — тьмущая,
до полуночи ждут,
ожиданьем томясь,
шахтеры и семьи шахтеров,
от десяти
до пятидесяти лет.
Народнейших
так не встречают актеров,
как встречен
шахтерской семьею поэт.
Когда Кирсанов закончил, Маяковский - публике:
- Я считаю свое опоздание искупленным таким сюрпризом. Он указывает на невысокого Кирсанова. Слово теперь за мной, а Сема пусть отдохнет.
Опоздание прощено и забыто.
Литературный вечер закончился лишь поздней ночью. Ночевать отправились в меблированные комнаты гостиницы «Октябрь». Сейчас этот отель носит свое дореволюционное название – Великобритания.
На следущее утро нужно было возвращаться в Харьков. Было решено нанять машину до Харцызска. Но и это путешествие не обошлось без приключений. Вот как вспоминал о нем сам поэт.
«В июле этого года я поехал читать стихи в Сталино. Этот растущий город омываем железными дорогами. Станций семь подходят к нему, но каждая не ближе чем на 10-15 верст.
После стихов я возвращался мимо отбросных гор через черные поля. Не доезжая Артемовска лопнула одна камера, проезжая Артемовск, другая. Шофер снял покрышки и поехал, подпрыгивая на голом железе колес.
Я первый раз видел, чтобы так насиловали технику.
С естественной тревогой я спросил шофера:
— Что вы делаете, товарищ?!
Шофер отвечал спокойно:
— Мы не буржуи, мы как-нибудь, по-нашему, по-советскому!»
Не любил Маяковский, когда портили вещи, негодовал. Позже он сравнит некоторых деятелей искусства с нерадивым шофером.
« — Какие там лефы! Где уж нам уж…
— Нам по-простому, по-советскому.
Наша победа не в опрощении, а в охвате всей сложнейшей культуры.
Меньше ахрров — больше индустриализации.»
Поэт снова отправился в путь по городам и весям необъятной Советской державы. Только в 1927 году Маяковский выступал в сорока четырех зарубежных и советских городах. В среднем в год, по расчетам самого поэта, его слушали более 60 000 человек. За последние три года жизни Маяковский провел в городах СССР более 200 литературных вечеров — лекций.
- Автор: Денис Лапин
