В 1891 году в семи номерах газеты «Русские ведомости» публиковались «Очерки Донецкого бассейна». Их автор Николай Елпидифорович Петропавловский укрылся за псевдонимом С. Каронин. Творчество писателя высоко ценили современники. «Удивительно светел был этот человек», — сказал о нем Алексей Максимович Горький.
…В наш край С. Каронина привела надежда подлечить в Святогорске ослабленный быстро прогрессирующим туберкулезом организм, а также расчет на возможность написания очерков о южном крае и связанная с этим перспектива литературного заработка. Кроме того, писателю хотелось воочию увидеть, что несет с собою капитализм, внедрение которого в российскую действительность он в пору увлечения ародническими иллюзиями категорически отвергал.
Экономическая жизнь страны выдвигала сложные проблемы. Россия с трудом преодолела затяжной кризис первой половины 80-х годов. Кратковременный подъем промышленности, наметившийся в 1887 году, быстро исчерпал свои возможности. Наполовину снизились темпы железнодорожного строительства, уменьшался выпуск продукции хлопчатобумажных, бумагопрядильных, кожевенных фабрик, прирост выплавки чугуна и стали, падал спрос на минеральное топливо.
Газета «Русские ведомости», в которыой впервые були напечатаны «Очерки Донецкого бассейна»
Тревожные сведения замелькали на страницах деловых газет. «Горнозаводский листок» писал о положении в угольной промышленности: «1890 год характеризуется большим избытком предложения над спросом, т.е. перепроизводством», «Некоторые копи прекратили добычу вследствии избытка наличного запаса и слабого спроса… наличность в конце июля на станциях железных дорог выросла до 13,5 млн. пудов, кроме запасов на копях». («Горнозаодский листок», № 16 за 1890 год.). Положение продолжало усугубляться в голодный 1891 год. Писатель четко зафиксировал последствия жестокого суховея: «…хлебов нет: поправившиеся было от майских ливней, в юе они сгорели от солнца, скрючившись от горячих ветров. В конце июня уже было ясно, что все погибло». («Русские очерки», т. 3, Изд-во худ. л-ры, М., 1956, с. 511.). Среди всеобщего упадка промышленной активности исключением выглядел лишь ртутный рудник. О нем писатель был наслышан. Недаром назвал знаменитым. Технические журналы напечатали к тому времени пространные татьи основателей нового дела Аркадия Миненкова и Александра Ауэрбаха. Однако непосвященным в горнопромышленные секреты читателям многое оставалось непонятным и загадочным. Почти повсеместно царило уныние и безотрадный пессимизм, а здесь, будто в отдельном государстве, вкладчики капиталов с удовлетворением потирали руки. Еще бы! Шахты наращивали выдачу руды, а печи — ее обжиг. В 1890 году удалось получить 17835 пудов ртути, в то время как в предыдущем — десять тысяч с небольшим. Себестоимость же пуда металла при стабильной продажной цене снизилась сразу на десять рублей. Триста пятьдесят одну тысячу рублей чистой прибыли принес тысяча восемьсот девяностый. Такие же виды подавал и текущий — девяносто первый. (ДОГА, ф. 2607, оп. 1, ед. хр. 735, л. 2.). Николай Елпидифорович и направился прежде всего на ртутный рудник. Он не мог позволить себе лишние расходы и потому нанял «самодельный экипаж, похожий на грабли, брошенные зубьями вверх». Завод выплыл из- за пригорка как-то сразу, неожиданно. Спрятанный в ложбине, он с первого взгляда воображения не поражал. Однако с каждой минутой приближения все четче вырисовывались громады строений, тесно прижатых друг к другу. Ауэрбах вместе с Миненковым и Горшковым в свое время долго ломал голову, чтобы наиболее целесообразно разместить цеха и службы и тем самым сэкономить лишнюю квадратную сажень площади. Главный корпус венчала высокая вытяжная труба, непрерывно окуривая окружающую территорию. Будто нехотя поднимался в поднебесье тяжелый мутный столб дыма и падал оттуда на заводскую колонию, Чегарские хутора, в покрученные расщелины окрестных оврагов. А вокруг, в некотором отдалении, маячили угольные копи Щербиновки, Горлови, многочисленные крестьянские шахты-дудки. Тут все смешалось. Казалось, что этот дикий степной край начали усиленно обживать кроты- гиганты, насыпая у своих подземных нор-жилищ огромные курганы по примеру древних обитателей сих степей. Управляющий против посещения предприятия возражать не стал: как- никак лишняя реклама. Вот и сын самого Толстого Сергей Львович удосужился побывать в 1888 году. Тогда же профессор Иван Августович Тиме знакомился с предприятием. В «Очерках современного состояния горнозаводского дела в Донецком бассейне» авторитетный ученый записал весьма лестные слова: «…мы сочли нравственной обязанностью побывать на этом единственном в России ртутном заводе, созданном руками бывших питомцев горного института … Кратковременный осмотр… оставил в нас весьма благоприятное впечатление. Дело обещает быть весьма солидным», (И. Тиме. Очерк современного состояния горнозаводского дел в Донецком бассейне. С.-Петербург, 1889, с. 150.). Шахта «София» поразила воображение Каронина. Названная именем супруги председателя правления А. Ауэрбаха Софии вловны, она и впрямь производила впечатление. Здесь, во мраке подземелья, кипела спорая работа. Повсюду в сыром смрадном воздухе галереи мелькали тусклые огоньки масляных лампочек «Бог на помощь», в пластах рудного тела раздавались сильные удары, слышался грохот падающей руды. Добыча киновари производилась посредством взрыва динамитных зарядов, а в трещиноватых породах ее брали прямо на кайло. Одних забойщиков при двух сменах в сутки здесь работало около ста шестидесяти человек. Каждому полагалось отбить за упряжку не менее семидесяти пудов красноватого камня-песчаника. Меньше нельзя. Присмотрится штейгер и — расчет или выбраковка. Возле конторы по утрам — толпа. Много охочих в любое время заменить неудачников или слабых. Всего же на шахте трудилось 425 горнорабочих. («Горный журнал», т. 1, 1890 г., с. 191-192.). Писатель с интересом вглядывался во все закоулки и ниши, в забои, в лица рабочих. Потом уже, в Святых Горах, по бумаге бежали характерным каронинским почерком торопливые строчки об увиденном и прочувствованном: «Всего пути под землей мы прошли не более трехсот саженей, но я так наломал себе ноги об камни, так тяжело дышал в смрадной атмосфере и в общем так физически и духовно устал от всей этой тяжелой, необычной обстановки, что был очень рад, когда по другому ходу мы пошли обратно к выходу». («Русские очерки», т. 3, Изд-во худож. Л- ры, М., 1956, с. 513.). Каронин обратил внимание на производимые действия приехавшего с ним доктора, который останавливался перед тем или другим рабочим, бесцеремонно и молча раскрывал пальцами рот и, пощупав десны и зубы его, шел дальше. Так обычно проводился осмотр рабочих с целью ыяления ртутного отравления. Акционеры не обременяли себя расходами на технику безопасности ни в шахте, ни в сортировочном отделении, где наряду с женщинами трудились и мальчики-подростки, ни на заводе. Большой опасности подвергались добытчики «живого серебра» при загрузке руды в открытые жерла печей, откуда вырывались особо ядовитые испарения, а также перегребщики колоши (смеси руды и топлива), грузчики остывающих огарков, откатчики вагонеток, слесари, отбивщики ртути. Нет, не получилась у писателя реклама: «По всему этому отделению, где печи, поистине страшная атмосфера: в раскаленном воздухе носятся пары ртути, мышьяка, сурьмы и серы. Все это вдыхается рабочим. Доктор снова начал раскрывать рты, щупал десны, шатал зубы и приказывал горизонтально вытягивать руки. Здесь только я убедился в широких размерах болезни. Правда, некоторые рабочие служат по целым годам, но это какое-то невероятное исключение. Большинство и года не выдерживает, а некоторые могут остаться на работе только неделю, две, месяц. Насыщенная ядами атмосфера быстро производит действие: появляется красная полоса на деснах, зубы шатаются и выпадают, челюсть отвисает, руки и ноги начинают дрожать». («Русские очерки», с. 514—515.). Вот что такое ртуть. Поистине сказочный джин, вырывающийся из печей, из конденсаторов, разливочной, из металлических бутылей, через вытяжную трубу. Укрощенный, он осыпает ассигнациями хозяев предприятия, одевает в заграничные шелка их жен и дочерей, выдает почетные звания, угодливо распахивает двери в фешенебельные столичные рестораны. Таящаяся в жидком металле сила растворяет золото и серебро, вызывает язвы или излечивает болезни. Несколько часов провел на заводе Николай Елпидифорович и никак не мог удоветворить неуемную любознательность. Вслушивался в разговоры, расспрашивал, вспоминал написанное ранее о других предприятиях и сравнивал. Вот он, пролетариат российский. Не миф, не фикция — реальная действительность. Одним словом — класс. Как наивен образованный интеллигент, невнятно бормочущий, что в Западной Европе пролетариат — основа жизни, а у нас его нет и в помине… у нас много земли и простора, «община» …, «земельные наделы» … «мужицкое царство». (С. Каронин. Соч. в 2-х томах, т. 2, изд, худ. л-ры, М., 1958, с. 530.). Нет! Врастает капитал в почву, как вот по этому степному взгорью на землях зайцевского и железнянского емельных обществ и на угольных рудниках за сухим выгоном и многочисленными оврагами. Одновременно с этим растет пролетариат, множится, подает свой голос… Глядя на измученных трудом людей, писатель приходит к тем же неутешительным выводам и сравнениям, что были высказаны в произведении «Мой мир»: рабочий напоминает собой машину. И она, машина эта, «оказалась очень простого устройства: две руки, две ноги, утвержденные на пустом внутри чурбане, — вот и все; руки махают, ноги всю машину поднимают вперед, а в остов, занимаемый топкой и паровиком, накладывается топливо и заливается вода, — очень просто. Уход за машиной не сложен». А чем лучше ртутняне?! Будто неизбежное дополнение к каменным громадам рудничных строений, говорящее приложение к грохочущим дробилкам, железным вагонеткам, раскаленным печам. Добро бы хоть топлива было вдоволь, а то ведь черствая краюха хлеба с водой, в обед каша со свиным салом, а для отдыха после смены охапка сена под бок да сверху латаная-перелатанная, насквозь пропитанная вредоносными частицами ртути одеда. Что он видит в жизни светлого этот поистине червь земной? Разве что протор неба при подъеме на-гора?! Только и разговеется на Рождество да на Пасху. Полетят на стойку Говзману последние гривенники и пятаки. Забудется на час-другой тяжкая участь. Если ж на буйное похмелье и откажется Давид наливать стаканы, то выручит дешевый зайцевский или железнянский спотыкач, выкуренный на коровьем кизяке. При всем этом немое смирение, что и у деревенских. Хотя они почти все и есть деревенские, насильно оторванные от родных углов горькой нуждой и тусклым видом медной полушки «…заводское население представляет собою страшный сброд, сошешийся сюда из отдаленных губерний—Рязанской, Орлов- ской, Воронежской, Курской, не говоря уже о Харьковской и Екатеринославской, да и это сбродное население беспрерывно меняется: одни уходят, заболев ртутным отравлением, другие приходят попытать счастья». («Русские очерки», т. 3,с. 515.). Рудничная статистика более-менее точно учитывала добытый кварцевый песчаник, количество обожженной киновари, процентное содержание металла в руде, полученные пуды и фунты ртути. А сколько людей занято в сырых штреках рудника и на заводе? Даже управляющий затруднялся назвать точную цифру и указал лишь среднесуточное число: семьсот человек. («Горнозаводский листок», № 3 за 1890 год.). Поденных же рабочих не всегда в расчет принимали. Проходя по заводу, Каронин слышал разговоры работающих, их реплики. Барином назвали. А «барин»-то этот с хлеба на квас перебивается. В тесной нижегородской комнатушке даже и паршивого стола нету. Рассказы о парашкинцах — таких же забитых и несчастных тружениках, как никитовские рудокопы и обжигалы, написаны … на пирожной доске. Правильно подметил это обстоятельство медлительный худощавый юноша двадцати лет Алексей Максимович Пешков в году, кажется, восемьдесят восьмом…. Точно, в том таки году, ранней весной. Три лета пролетело. Сам Каронин будущего Горького тоже, ведь, барином назвал. Между прочим, тогда в связи с отчаянным безденежьем пришлось отдать жадюге скупщику жилет и кожаный пояс за семнадцать копеек. Ничего не поделаешь: чтобы работать и жить, надо есть. Так что положение никитовских укротителей всемогущего джина вызывало полное сочувствие и понимание. Впрочем, любознательность любознательностью, но физические силы были на исходе. И Каронин запросился с завода. На поверхности вновь предстала взору картина рудничной колонии: « Там и сям вокруг заводских зданий построены длинные мазанки, сколоченные из камня, выброшенного из рудника, и глины, — это казармы для рабочих. В одной из них мы просидели с полчаса, но ничего любопытного не нашли, так как час был рабочий и все население толпилось вокруг плавильных печей, в рудниках, на дворах». ( «Русские очерки», с. 515.) Неудачный визит в казармы вскоре восполнил своим откровениями никитовский возница на обратном пути к станции. Последовал небезитересный разговор о характере заключенного договора на право пользования рудоносными куполами и распадками, принадлежащими зайцевско-никитовскому земельному обществу: — Объехали вас? — Объехали… Но даже весьма выгодные условия контракта не устраивали членов Товарищества по добыче ртути, и они настойчиво добивались приобретения арендуемого и прилегающих участков в полную собственность. «—А все-таки я думаю, — вдруг иронически сказал доктор, — что и опять вас объедут! Старик вопросительно посмотрел на нас обоих и заетил ассеяно: — А что ты думаешь, ведь и впрямь объедут, сделай одолжение! Отличнейшим манером объедут! … Да как же с ними совладаешь-то? Да нас можно очень просто накочать, а мироедов задарить, и тогда из нас, пьяных истуканов, хоть веревки вей… Силы у нас мало, то есть совсем силы супротив их у нас нету! Самый мы мякинный народ, ежели касательно, чтобы права свои отыскивать, то есть вот какие мы гороховые людишки насчет этого рудника». («Русские очерки», с. 517.). И объехали. Правда, на уговоры сельского схода пришлось потратить целых три года. В 1894 году сделка состоялась. Товарищество купил пятьсот десятин земли по тысяче рублей за каждую. Ауэрбах лично внес 125 тысяч рублей из полученной премии за постройку Надеждинского завода на Северном Урале. Зато в два последующих года чистый доход рудника с лихвой перекрыл затраченные средства. Возница был прав. Рядовым членам сельской общины от вырученной за угодья суммы достались лишь жалкие крохи. А состоятельные хозяева — фактические заправилы села — хорошо погрели руки на горячем деле. Крестьянам оставалось лишь, глядя на высокие купола храма, бить земные поклоны, крестить грудь и чесать затылки. …Немазанный тарантас увозил писателя и доктора на станцию через дикое раздолье балок и оврагов. Каронин затем отметил в очерках: «…осмотренный нами завод, едва мы повернулись к нему спиной, стал представляться нам какою- то мечтою, бредом, больною фантазией…» Вокруг расстилалась первобытная степь. Вроде бы могла быть матерью для тружеников. Не стала…