28 июля (во время газетной практики в Донбассе). Живу в Сталино, мучаюсь от жары и вообще чувствую себя как-то странно, не по себе. Этот южный город с сопками породы у шахт, с длинной красивой улицей имени Артема, по которой, особенно к вечеру, текут и текут мужчины в ослепительно белых рубашках с расшитыми воротниками и в ослепительно белых и хорошо отглаженных брюках, женщины в соломенных шляпах, в ярких, цветастых платьях, женщины, может быть, не более красивые, чем в Ленинграде хотя бы, но в десять раз более влекущие в этом душном городе, на этой бесконечной улице.

г. Сталино, ул. Артема, 1953 годг. Сталино, ул. Артема, 1953 год

30 июля. Вчера был на шахте, долго толокся в нарядной, в вестибюле, на улице. Задание почти не продвинул, но шахтеров понаблюдал. Ребята как на подбор крепкие. Выражение лица у всех заносчивое, этакая лихость и спокойная пренебрежительность ко всему у многих, особенно у тех, кто только что вышел на-гора: рожи черные, руки черные, поблескивают глаза, да бледно-розовые влажные губы выделяются на лице. Умытые шахтеры, с черными каемочками на веках одеваются очень толково, говорят о заработке и о препонах к нему, чинимых плохой организацией труда. Первое задание мое идет плохо. Но я не отчаиваюсь, наоборот, становлюсь злее и настойчивее. Сегодня постараюсь залезть в. шахту или по крайней мере поговорить с Корниенко. Жить в Сталино мне трудно. Появилась тоска по северной России, по лесу, по карельским озерам. Вечером стал читать «Анну Каренину» и сразу погрузился в страшно любимый левинский мир. Правил сегодня письмо о непорядках в шахте. Правил с неохотой, потому что эта работа ни денег, ни выполнения программы не дает, и вдруг подумал,, что ведь это же письмо написал болеющий за дело человек; вот сейчас он, неведомый мне тов. 3., полез в шахту или отдыхает, сел покурить и надеется, что товарищи из редакции, куда он послал письмо, помогут; может быть, именно сейчас творятся те безобразия, о которых пишет автор, — а над письмом сидит чиновник, знает, что оно ему не даст выгоды, и чиновник этот — я. Стало вдруг очень стыдно. Я взялся и, кажется хорошо сделав это письмо, снес его на машинку. 2 августа. Набросал очерк о шахтере Корниенко. Я делаю его не так, как нужно делать материалы для этой рубрики. И все же делаю его по-своему. Смогу ли я отстоять свое право писать так, как считаю нужным, или нет, должно решиться именно сейчас. Это будет иметь значительное влияние на мое дальнейшее развитие как журналиста и даже как писателя вообще. Необходимо, чтобы право подкреплялось весомостью материала. Есть ли она, эта весомость?

 

    Литература:

  • В. Головинский «Лесная песня», изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1961


Войдите, чтобы оставить комментарий