Учим иврит

Вторник. 18.09.90 года. Под мощный трезвон будильника мы вновь просыпаемся в шесть утра. На улице ещё по-прежнему  «тьма египетская», но сегодня мы должны начать  пораньше обучение  ивриту.

В четверть седьмого приходит к нам Бэла, она проводит нас на физический факультет университета, где  проходят уроки.  

Мы шагаем по улицам Донецка, к оторые потихоньку пробуждаются к жизни если они вообще пробуждаются. Проезд  в троллейбусе дешёвый, стоит считанные гроши. Но мы предпочитаем пройтись  пешком, несмотря на лёгкий, моросящий дождик. По дороге мы встречаем Дину,   по специальности учителя английского языка. Она также спешит на урок. Дина успела немножко освоить язык и пытается говорить с нами на лёгком иврите. И мы рады этому.

Здания Донецкого университета по Театральному проспекту, по нашим понятиям, тусклые и неухоженные. Невзирая на раннее время, нас  ждут несколько десятков учеников. Это молодёжь и люди средних лет, пришедшие заниматься ивритом перед тем, как пойти на работу к девяти – десяти часам утра. Их лица светятся от радости и от предвкушения события.

После первичного знакомства мы делим собравшихся на две группы. Начинающие, которые совершенно не  знают, как выглядят буквы иврита. И те, кто в результате самообучения где-то и что-то знают. Классы оборудованы простейшей мебелью, доска и мел ещё проще. Мел до такой степени некачественный, что не оставляет никакого следа на доске.

Моя жена преподаёт начинающим, а я занимаюсь с  более знающими учениками. Вот уже многие годы я не преподавал системно, и всё мною импровизировано. Но восприятие, тишина и внимание   абсолютные, и жажда учиться громадная. С тяжёлым русским акцентом, который по-своему красив и мелодичен, произносят ученики первые слова на иврите. Мне сложно описать своё удовлетворение от этой первой встречи.

После двухчасового непрерывного преподавания в девять часов мы возвращаемся домой. В шесть часов вечера мы вновь по дороге в университет, где продолжим обучать ивриту. На этот раз мы идём через улицу  Университетскую, одну из главных улиц этого большого города. Но автомобильное движение на проезжей части дороги редкое, как в деревне.  Всё серое, и даже мрачное. Но прохожие, в особенности молодёжь, одеты намного  лучше, чем в прошлом. На каждом углу стоят люди в очередях: за арбузами, молоком, капустой и даже хлебом. Старушки сидят на  табуреточках,  и частным образом продают в розницу помидоры, пару-тройку блеклых морковок и огурцов. Но покупателей немного, может быть, из-за  высоких цен?

Число ждущих – ожидающих учеников на этот раз больше, чем утром. Молодёжь вернулась со своих учебных занятий, а взрослые люди с рабочих мест. И вновь мы разбиваемся на группы. В моём классе учится  двенадцатилетняя  Лина. Она декламирует на иврите, словно кукла: «Я – Лина,  мне двенадцать лет. Еду в Израиль с мамой и папой».  Две  близняшки  четырнадцати лет также улыбчивы всё время и рады продемонстрировать свои первые успехи на языке иврит. Люди с жаждой «пьют» каждое слово, изрекаемое нашими устами.  

Преподаю – рассказываю немного о Аврааме (кстати, одного из учеников зовут также), о жертвоприношении Ицхака и о Рош А – Шана. Но почти никто из учеников не знает, о чём идёт речь. И когда я показываю для примера шофар, то выясняется, что ни один из присутствующих в жизни не видел такого странного предмета. Замечаю среди учеников пару средних лет, Бориса и его жену, врачей, на вид людей приятных и представительных. Внешне они вообще не выглядят евреями. Но именно Борис  знает, что такое шофар. Такова местная еврейская жизнь. Здешние юные ученики, и, собственно, их отцы и даже отцы отцов огромной силой были оторваны от любого признака еврейства. И только восьмидесятилетние   и девяностолетние ещё помнят что-то.

В театре кукол

Среда. 19.09. 90 года. Утром после глубокого ночного сна, мы снова направляемся в университет. В городе осень. Деревья меняют цвет. Пожилые женщины убирают улицы от опавших листьев. Если бы город был менее запущен, то всё бы выглядело красивее и радостнее. Но видно, что это — часть жёсткого режима, что даже жёлтый листопад такой грустный. Утром в классе намного меньше учащихся, но, всё же, меня ждёт сюрприз. Пришёл один парень, на голове которого… кипа (ермолка )! Он не опасается, а наоборот!, — он весь в гордости от чёрной кипы, символа еврейской индентификации, о которой он почти ничего не знает. Совсем забыл рассказать, что сегодня вечер праздника Рош А – Шана! Но здесь ничто не говорит об этом. Всё же в десять приходит председатель общины, чтобы отвезти меня в зал  театра, где мы проведём молитву в Рош А – Шана. Как выясняется, заместитель мэра города, именно благодаря которому директор театра кукол пообещал вернуть нам ключи от синагоги, после Рош А – Шана,  «выдавил» из него ещё одно обещание: предоставить зал театра кукол в центре города евреям Донецка для молитвы!  Позже мне стало известно, что он сказал своим друзьям: » Всё равно немного евреев придёт молиться». Но его прогнозы совершенно не оправдались. Мы  подъезжаем к зданию, которое построено в неоклассическом стиле, как и многие из зданий культуры в городе. Фасад здания театра полностью покрыт изображениями фей и героев детских сказок, и они выписаны самыми разнообразными красками. В эти дни представлен детский спектакль по одной из сказок Ханса Кристиана Андерсена в реалистично-консервативном стиле, с которым израильские дети незнакомы. Прошу разрешения фотографировать, и получаю отрицательный ответ. И не потому, что я раскрою местные тайны. А потому, что в Советской России никто не берёт на себя ответственность за что-либо. Поэтому  предпочитают  запретить, а не разрешить. И всё же, после моего ещё одного обращения и консультаций мне позволяют фотографировать. И вот чудо! Ничего не случилось, и никто не наказан…

 Мы поднимаемся в кабинет директора театра. У него по-прежнему  кислое выражение лица, как после последней встречи в мэрии, и я уверен, что и сейчас он недоволен вторжением евреев в его королевство, но обещание следует выполнять. Директор вызывает своего заместителя, товарища Кофмана  (его фамилия, конечно, говорит о его происхождении … ), чтобы тот показал нам театральный зал. Сам он не утруждает себя проводить нас.  Мы спускаемся в большой зал, где все кресла покрыты полиэтиленом для защиты от пыли. На сцене огромный крест, но не как постоянный символ, с которым следует солидаризироваться, а как декорация к спектаклю. И здесь мы будем молиться. Принимаю решение закрыть крест, и увешать большой зал (примерно на семьсот мест) плакатами и фотоснимками,  привезенными из Страны. Разрешение для этого я получил от товарища  Кофмана,  чьё еврейское сердце немного приоткрылось. И он даже предоставляет в наше распоряжение свою служебную комнату,   примыкающую  к залу. В ней мы сможем оставить  Книгу Торы и молитвенники. Таким образом, мы собираемся на три дня » установить контроль» над  городским театром, в котором мы будем молиться. Кто бы мог подумать ещё два – три года назад, что подобное возможно в России! Тут же одна еврейка на беглом идише спрашивает: «Сегодня вечером запрещено есть? «.  Она путает Йом Кипур с  Рош А – Шана. И я объясняю ей, что это ошибка. Председатель общины сказал,  что зал будет заполнен полностью, но я в глубине души сомневаюсь: вечером посмотрим.

Возвращаемся  домой. Скоро придёт Малка, и мы с ней поедем на кладбище, «священное место», по её выражению. Там мы посетим могилу её сына-солдата, умершего в возрасте двадцати трёх лет от рака крови во время службы на ядерной базе. Кладбище расположено в районе угольных шахт. Оно достаточно запущено, но могилы ухожены и в хорошем состоянии. Это общегородское кладбище, но в нём имеется определённое место для захоронения евреев. Многие из памятников сделаны из чёрного гранита, на каждом — фото усопшего, иногда имеется изваяние (как правило, у  больших чинов партии). Но  на многих памятниках на граните выбито фотоизображение. Выясняется, что  годами здесь развился культ мёртвых, но не  христианский  (не много  видно крестов на могилах).  Коммунистический культ поклонения, когда памятник  высокопоставленному чиновнику свидетельствует о его положении в партии в годы жизни. Малка подходит к могиле сына, плача навзрыд. Я произношу молитву «Эль мале рахамим».  Возвращаемся в город. Ещё немного времени пройдёт, и наступит Рош а-Шана, но здесь сложно ощутить что-либо говорящее об этом. Мы переезжаем жить к Малке на проспект Ильича, чтобы быть ближе к временной «синагоге» в городском театре кукол.

На фото справа налево Эстер Шашар, Малка Будиловская, Михаэль ШашарНа фото: справа налево Эстер Шашар, Малка Будиловская, Михаэль Шашар, журналистка Элла Зельдина и заместитель главного редактора газеты «Комсомолец Донбасса» Леонид Козин

 

 



Войдите, чтобы оставить комментарий