Донбасс и писатели прошлого и будущего

Донецку во все годы его скромной истории не везло с писателями. В том смысле, что краем сим, богатым полезными ископаемыми, редко интересовались писатели первого порядка. До неприличия редко. А ведь именно они могли бы как никто другой послужить рекламе наших скромных палестин. Собственно, для этого они и нужны — выпятить, подчеркнуть или, напротив, — принизить то или иное общественное явление, то или иное место в истории и на карте родины.

Необходимая ремарка — можно было бы написать не Донецку не везло, а Донбассу, но пришлось бы возиться с географией, объясняя детали, так что обойдемся термином «донецкие» в смысле донецкие, они же донбасские.
Буквально мимоходом — свои, местные, или как очень емко принято было называть их в советские годы, областные, писатели были. Но, увы, немного, таланта более чем скромного. И те, немногие, которые в своем творчестве переросли публицистическую школу газеты, как например, Леонид Жариков (отец известного актера Евгения Жарикова) или Борис Горбатов, естественным образом переносили свои бренные тела с их талантливыми в меру мозгами в Москву, не в Киев даже.

Но вернемся к писателям, так или иначе отдавшим дань Донбассу и донецкой теме во всем ее узком многообразии. Обычно любители тут начинают с прочно забытого нынче автора «Пушкина в жизни» и «Гоголя в Жизни» Вересаева (Смидовича). Будущий писатель побывал в будущей Юзовке в студенческие годы в качестве медика-практиканта на руднике, где работал его брат-инженер. Одна из визитаций его пришлась на самое яркое в ранней юзовской истории событие — холерный бунт 1892 года. Работяг с шахт лечили бедолаги вроде Смидовича-младшего, инженеров и иностранных рабочих — американские врачи — волонтеры. Это обстоятельство привело к тому, что в своих записках об увиденном Вересаев имел возможность описывать одну сторону жизни, рабочую. Неприглядную, и потому пиаром называть это нет никакой возможности.

Проездом в Донецке/Донбассе были и еще более забытые писатели — Серафимович и Каронин-Петропавловский. Оба оставили забавные картинки из донецкого шахтерского быта. Серафимович точно и беспощадно описал климат и этнические отношения крестьян-малоросов и рабочих-великороссов (кажется, он вообще был первым и чуть ли не единственным, кто писал на эту тему), а второй дал срез экономической самодеятельности крестьянских владельцев шахт. Буде найдутся любители данного жанра — рекомендую в «Очерках Донецкого бассейна» рассказ о крестьянине Перепичке (фамилия выдает малороса), о его отношениях с евреем-арендатором шахты. Там есть настолько примечательный диалог, что уж, видно, не удержаться от цитирования:

- Хуже будет! — сразу ответил Перепичка.
- Без жида то?
- Хуже будет без жида, — твердо ответил мужик.
- Это почему? — спросил я, немного удивленный.
- Да потому же! Видите ли, оно как… Жид примерно понимает деньгу, а наш брат нет. Это раз. Другое, он сам гроши пускает в оборот… Ежели хоть малая ему выгода, он уже даст тебе, а у нашего брата, который, например, имеет, Христом богом не выпросишь, хоть ты умирай с голоду. Третье, я вот скажу так примерно: жиду, например, только гроши твои и нужны, ничего другое ему не требуется от тебя; если же наш брат, который побогаче, так не только твой портмонет отнимет, но и еще надругается над тобой, опоганит душу твою, в ногах заставит валяться, накуражится вволю, да еще благодетелем твоим будет считаться… Я, мол, мерзавец, тебя выручил, а ты меня не уважаешь..? Тут вон у нас много таких-то… Вот, примерно, Попасенко, — ну, я вам скажу, это такая ядовитая штука, что против него и двести жидов не выдержат… И уголь скупает, и гроши даст, и арендует, но все от него плачут, кто только не свяжется с этим чертом! Вот почему я говорю: хуже будет!

Любители аналогий и параллелей с аллюзиями найдут в приведенном отрывке много для себя интересного, а то и полезного… Но все же это очеркистика писателя-народника, задворки большой литературы.

Не будем говорить здесь о таких уж совсем нынче безвестных Н. Рубакине и А. Свирском. Тем более, что последний и по профессии был штатным очеркистом-фельетонистом питерских и московских газет. Заметим здесь только о том, что журналистская же дорожка привела в Донбасс корреспондента «Киевского слова» и «Киевлянина» Александра Куприна, тогда еще совсем никому не известного отставного поручика пехотного полка, подвизавшегося на газетной ниве.

Правда, с Юзовкой его приезд был мало связан, куда больше времени отвел на посещение рекомендованного ему Петровского завода (нынешний ЕМЗ). Очерки у Александра Ивановича вышли отменные — «В главной шахте», «В огне», «В недрах земли», и, конечно, знаменитый «Молох». По ним рекомендую молодым журналистам набираться умения владеть словом и излагать мысли, сцепляя их в жесткие словесные конструкции. Но снова — журналистика! К тому же, мрачная, чтобы не сказать, депрессивная. Понятно, что шарма нашим краям такие писатели не добавляли.

Первым в ряду более-менее приличных (да чего там — именно приличных!) писателей, чья судьба пересеклась с Донбассом, Юзовкой/Сталино/Донецком стал Константин Паустовский. И он побывал в наших городках не по своей воле. Будущий писатель работал в 1916 году приемщиком снарядов на заводе Вильдэ в Таганроге, и командировка в Юзовку на металлзавод была для него наказанием, в сущности, ссылкой в ад за одно маленькое небрежение служебными обязанностями, описывать которое нет здесь нужды.

Константин Паустовский с семьей

Своей невесте в письме, датированным 25 марта 1916 г., Константин Георгиевич буквально слезно плачется: «Сегодня пришел на завод. Телеграмма. «Приказываю Вам немедленно выехать в Юзово, на юзовский завод, для временных работ по приемке корпусов гранат. Полковник Панкин». Зачем они мотают и мучают меня. Я не успел еще устроиться здесь, и снова ехать в эту дыру, Юзово. Это между Екатеринославом и Таганрогом. В голой степи. Грязный поселок и фабричные трубы. Пыль и жара. Больше ничего. Если они задержат меня там до пасхи — я уйду».

Через три дня уже из Юзовки (которую он, как и многие люди того времени по имени здешней станции называли «Юзово») Паустовский пишет своей возлюбленной: «В глубокой яме, в выжженной степи, в туманах пыли — грязное, полуеврейское Юзово. Заводы и шахты. Желтое небо и черные от копоти люди, дома, деревья, лошади. Гиблое место. А завод напоминает одну из самых суровых и мрачных грез Верхарна».

Через много лет, став писателем, классиком советской литературы, Паустовский сочинит рассказ «Гостиница «Великобритания»», доказав, что настоящий писатель из всего извлечет пищу для творчества. А тогда, в шестнадцатом, Юзовку он описывал так: «Пасха в Юзовке, в ураганах угольной пыли, в унылом диком местечке, где все дома похожи на гробы и даже нет названий у улиц, они все по номерам, — продольные нечетные, поперечные четные, где голая, грязная степь, шахтеры и фабричные, которые по вечерам грызут семечки на главной улице № 1″.

Вот, как-то не хотели писатели и журналисты писать о Юзовке чего-либо радостного, хотя бы оптимистического, вдохновенно описывая радости капиталистического труда. Этого времени пришлось ждать. Пришла советская власть, а с ней… Литературы большой тоже не прибыло, улицы Юзовки, ставшей Сталино, тоже еще не очень-то изменились, зато мир прочитал бодрые отчеты со строек социализма о выполнении и перевыполнении и т.д.

О дореволюционном же времени добавим, что на краю Донбасса — в Области войска Донского, гостил подолгу Чехов, сам уроженец соседнего Таганрога, да заглядывал наводить справки во время работы над повестью «Наклонная Елена» Сергей Сергеев-Ценский: писатель сочинял историю о трагедии на шахте в Кузбассе, а за недостающими деталями быта и производства приезжал на три дня в Макеевку и Юзовку. Кстати, работникам Донецкого областного краеведческого музея, разместивших в экспозиции по истории юзовского периода Донецка большое фото Ценского и титульный лист «Наклонной Елены», следовало бы учесть этот факт — в произведении все происходит на кузбасской шахте, о чем сам писатель и сообщил донецкому литературному критику Е. Волошко в 1955 году.

В 1927 году Сталино и некоторые другие населенные пункты (Макеевку, например, Дзержинск, Горловку) посетили сразу две личности из Мира Главных Писателей (МГП) — Владимир Маяковский и Теодор Драйзер. Ни мир, ни народы свои, ни МГП они произведениями о Донбассе не порадовали. Маяковский вообще промолчал, если не считать нескольких намеков в отдельных стихах, а Драйзер… Спасибо, что ограничился мемуаром, да и то написанным по-английски, и по странной случайности на русский не переведенным. Уж больно неприглядная картина рисовалась мастером слова со страниц дневника.

Драйзер в Сталино, 1927

В тридцатых годах страна на новый лад заговорила о Донбассе — Стахановское движение было тому виной. С группой писателей приезжал Юрий Олеша — он побывал сразу в нескольких населенных пунктах края, но ничего такого выдающегося из этой поездки автор «Трех толстяков» не привез.

Исаак Бабель

В 1934 году в Юзовке жил немного Исаак Бабель. Об этом мы бы ничего и не знали, кабы не интереснейшее свидетельство областного писателя Петра Северова. Он вместе с Бабелем ходил по городу, читал ему свои рассказы в номере гостиницы «Металлург», ездил на Новосмоляниновскую шахту.

Et voila! Да, конечно, в Горловке и Юзовке жили писатели второго эшелона советской литературы. Сосюра, например, окончил землемерские курсы в Северске, а в 50-х неоднократно приезжал общаться со сталинскими «письмэнныкамы». Несколько лет жил и работал в Горловке и Сталино химик Василий Гроссман. Он даже написал роман на местную тему — «Степан Кольчугин». Говорят, что он даже пользуется до сих пор успехом у местных краеведов.

Безусловно, нельзя не заметить приезда в Макеевку в 1935 году писателя Александра Бека. На Макеевском метзаводе ему выделили каморку прямо возле доменного цеха. В этой каморке Александр Альфредович, основатель советской школы «нон-фикшн», слушал рассказы старых рабочих о том, как и что было в иные времена на Донбассе. Что-то вошло в собрание сочинений писателя, что-то пропало втуне, а жаль…

Но, как бы то ни было, именно замечанием о Беке, который тогда служил «беседчиком» в горьковской редакции «Истории фабрик и заводов», мне хотелось бы и завершить невеселый рассказ о не случившейся любви писателей и Донбасса/Донецка. Но я не вижу тут повода для огорчений. Так же, как и в архитектуре, например, Донецк и все города Донбасса — площадка для будущего, то место, где нечего терять, но есть, что строить, писать, рисовать, изобретать. Это потаенное преимущество донецкой земли и есть главное приобретение ее истории.

• Олег Измайлов
• КИД