все хорошо знают, территорию, ограниченную улицами Артема, Челюскинцев, проспектом Б. Хмельницкого и бульваром Шевченко, занимает ныне приятный глазу сквер с костлявым монументов писателю — Буревестнику. В послевоенные годы эта местность выглядела отнюдь не столь оптимистично. Школа № 2, правда, и тогда была школой № 2, но соседствовала она с немецким кладбищем. Более того, часть, прилегающая к улице Челюскинцев, с давних времен занимало холерное кладбище. В ту, еще доисторическую эпоху, когда район этот был глухим, удаленным от городской черты, здесь хоронили жертв эпидемий. Само собой разумеется, имея столь неординарное соседство, ученики получали мощный стимул к поиску приключений. Проникая на немецкое кладбище, пацаны разрывали могилы павших фашистских захватчиков в надежде найти награды, прежде всего — «кресты». Извлекались из захоронений и черепа. Эти предметы шли по нескольким назначениям, одним из основным было использованием в качестве футбольных матчей, нехватка которых ощущалась тогда очень остро.
Жизнь подростков в послевоенном Сталино (как, впрочем, и всюду по стране) отличали два свойства: она было голодной и была она веселой, во всяком случае — заполненной разными интересными событиями. Футбол, был только одной из многих составляющих этой жизни. Играли мальчишки, конечно, не только черепами поверженных недругов. Чаще функции мяча выполняла туго набитая тряпичная «кукла». Увесистая, она оставляла на телах футболистов обширные синяки. Тот же мяч использовали зимой в хоккейных поединках. Играя в футбол, старались непременно подражать ветерану «Шахтера» Георгию Березину — единственному в команде мастеру спорта СССР.
Летом популярным времяпрепровождением было купание. Шли на первый городской пруд, где на месте нынешнего пляжа имелся утопленный «пятачок». Здесь регулярно собирались картежники, и шла серьезная игра, порой кончавшаяся разбором. Мальчишки наблюдали за этой стороной жизни, полной для них глубокой романтики. Купались, стараясь хоть как-то проявить свою лихость. Например, ныряя с моста — он тогда был шатким, деревянным. Те, кто только осваивал азы плавания преодолевали дистанцию от «быка» до «быка». Чем еще можно был заняться на пруду? Ловлей раков. Искусники делали на этом свой маленький бизнес. Наловив достаточное количество раков, шли на бойкую площадь, где в наши дни «закругляются» трамваи 3, 5 и 8 маршрутов, а тогда располагалось громадное количество пивных точек. Там своих раков мальчишки сбывали перекупщикам. Такса была твердой: десятком раков среднего размера полагалось окупить одно мороженое с вафлями.
Импровизированный пляж у первого городского пруда был слишком приблатненным, чтобы на него могла ходить почетная публика. Для нее предназначалось не менее дикое, но более безлюдное побережье второго пруда.
Вообще, проблема «блатных» для города являлась одной из основных. Сидел в те времена, понятное дело, каждый десятый. После войны количество граждан с уголовным прошлым либо склонных к авантюрному образу жизни в Сталино резко возросло. Наши края славились как места, где можно быстро «зашибить деньгу». Таких мест по Союзу было не так много, и все они как магнитом притягивали народ, причем народ весьма разношерстный.
«Приблатненный» стиль восторжествовал даже в моде. Верхом изящества стали считаться сапоги-«прохаря» (с «гармошкой») и кепка-восьмиклинка — непременные атрибуты удачливого «щипача» или «шкифера» средней руки. Обилие крутого люда на улицах и местах скопления народа приводило к частому мордобою, нередко — групповому. Он возникал как бы из ничего, но закончиться мог очень плачевно, ибо тогдашняя милиция бороться с криминальным миром, так как следовало бы, просто не могла — она тонула в море ежедневных происшествий. При этом авторитет правоохранительных органов населения блюло должным образом. Глава донецкой милиции Камынин был всеобщей грозой. Его боялись (большинство) или уважали (меньшинство).
«Приблатненные» заполняли «забегаловки», которые функционировали в городе в большом количестве. Неофициально название эти заведения носили лирическое — «Голубой Дунай». Классический вариант «Дуная» можно было пронаблюдать на углу Пожарной площади, в подвале, где позже устроили овощной магазин. Там разлив производили лица кавказской национальности. Стакан вина стоил 20 копеек. Наливали даже старшеклассникам.
Самыми анархичными местами города, пожалуй, следовало считать рынки. На месте нынешнего Центрального колхозного располагался тогда Сенной, а за ЦУМом (тогда гастроном № 1) был главный городской. Кроме того, в районе нынешнего «Белого лебедя» эпизодически функционировал скотный рынок, куда живность доставляли через Скотопрогонную улицу (ныне — часть Университетской). Так вот, рынки были местами совершенно грубых нравов с невероятным количеством уголовников, инвалидов, игроков в «три листика». Продавалось на них все ( в самые голодные годы — практически все). Своеобразие эпохи: видным продтоваром на рынках считали разрезанный на дольки студень (холодец). Жизнь била ключом. Раззевать рот не следовало — грабили напропалую. Бороться с ворами пробовали все, даже оккупационные власти в 1943 году. На городском рынке организовывались показательные казни через повешение за попытки присвоения чужой собственности. Устраивались регулярные облавы. Помогало, но
ненадолго.
Любопытным явлением были ассирийцы, называемые в народе «банабаками», которые занимались обувным промыслом. Существовал их целый клан, который монополизировал уличную торговлю сапожным кремом, шнурками и прочими аксессуарами. Они восседали в своих будках или на лавочках у своих рундуков с отрешенными, сугубо восточными лицами, и отбить у них промысел было совершенно невозможно. Особую статью дохода составляли калоши, сработанные ассирийцами из отработанной резины (в просторечии — «банабацки»). Зимой эти калоши надевались на валенки, что было очень удобно и практично. Тот же, кто вдобавок к этому имел на зиму, к примеру, бурку, мог считать себя великолепно подготовленным к осенне-зимнему периоду. Интересно еще и то, что для послевоенных лет характерна еще одна монополия: в той же степени, в какой ассирийцы заполонили обувной сервис, евреи обосновались в парикмахерских. Но это так, слову.
Несмотря на большую вероятность нарваться на улице на хулигана или поножовщину, гулять жители города любили. Маршрут для этого в центре пролегал от сквера Павших Коммунаров (со свежей зеленью, фонтаном и пощаженной войной статуей Венеры, в обнимку с ней бойкая молодежь фотографировалась, схватив богиню любви за грудь). Причем по левой стороне улицы Артема (если смотреть от ДМЗ) до кинотеатра Шевченко прогуливалось юное поколение, по правой — старшие. Почему — никто объяснить не мог. Так сложилось. Любовные свидания назначались в каком-нибудь экзотическом месте. К примеру, у трансформаторной будки вблизи здания совучрежденй на будущей площади Ленина. С любимой девушкой шли гулять по улицам, или к прудам, посидеть под кваканье лягушек. Если повезет в кино на шикарный трофейный фильм. Ну, а те, кто предпочитал изысканный досуг (таких было тоже достаточное количество) вели возлюбленную в театр, на оперу или балет.
Посещения театра шло как альтернатива уличному хамству. Здесь все было возвышенно, какбудто из другой жизни. Некоторые очень любили вообразить себя в другой жизни. В фойе театра, перед представлением или в антрактах дамы интеллигентной наружности в чудом сохранившихся вечерних платьях прохаживались под руку с мужчинами профессорского вида, причем перемещались не так, как это делают сейчас — «стадом», а двигались строго по кругу. Чинно, благородно, раскланиваясь на ходу.
Еще одним способом ухода в «иное измерение» были библиотеки. Не следует полагать, что в то трудное время они пустовали. Напротив — поскольку ощущался дефицит хороших книг, да и накладно было их покупать, читальные залы нередко заполнялись до отказа. В особенности детские. Учитывая распущенность нравов, наиболее ходовые книги (как правило, порядком уже затрепанные), выдавались не только проверенным посетителям, но еще и под залог шапки. Юные книгочеи просиживали в библиотеках дни напролет. Обладая 15 — 20 копейками, выданными матерью, они могли не опасаться голодной смерти, когда пустой желудок, несмотря на захватывающий сюжет какой-нибудь «Тайны двух океанов», все же давал о себе знать, читатель выскакивал на улицу и тут же, на углу, покупал пару пирожков с ливером (или с горохом). Этого хватало, чтобы продержаться до вечера.
Вот так и жили, постоянно балансируя между всеобщей грубостью и суровостью жизни с одной стороны, и тягой к чему-то светлому, с другой. Школа, надо отдать ей должное, умело и настойчиво развязывала в юных душах второе, не менее усердно воспевая первое. Так и росли, видя в Спартаке из одноименной книжки не борца с рабовладельческим строем, в бесстрашного героя, на которого так хотелось быть похожим.
Но тягу к светлому было очень сложно сохранить в ежедневном контакте с суровой талонно-макулатурной действительностью. Когда в очередях за хлебом стояли по 3–4 часа и буханку хлеба меняли на бутылку водки. Когда воду в большинство домов приходилось носить от колонок порой за полкилометра. Когда безотцовщина была скорее правилом, чем исключением, и отсутствие мужчины в семье не могли скрасить никакие пособия на погибших. Так и жили, в постоянной борьбе и с верой в светлое будущее.
Автор: Евгений Ясенов.
Публикуется с разрешения автора.
Отдельное спасибо Денису Лапину.
- Литература:
