- Куда ты! Стой! — орал я, но было поздно. Не удержал. Напрасно я рвал рычаги — ротор врезался в землю! Что-то неприятно хрустнуло и все стихло. Хорошо хоть зрители успели разбежаться, бригада моих орлов. Я ошалело смотрел на них, они на меня, а вокруг млела золотисто-зеленая, в синих тенях облаков летняя конецкая степь и отвлекала взгляд бесконечным простором. Вот так я и учился на нем работать, на роторном экскаваторе. А вам не приходилось? Что ж, каждому — свое.
По обе стороны трассы из Конецка (Донецка — прим. alexey) на Мариуполь громоздятся породные отвалы старотроицких рудников. Тот, что слева, уже покрылся травкой и чахлыми деревцами, его давно оставили в покое. А правый все растет, пошел на третий ярус. Там рычат бульдозеры и кивают стрелами большие экскаваторы, прицеливаются — и гребут породу. Ее сняли с пластов доломита, тот уходит в конецкие домны, а оттуда в шлаковые отвалы. Весь наш край, куда ни глянь, это карьеры, шахты, терриконы и отвалы. Индустриальная цивилизация…
Там, между старотроицких карьеров лежит мое поле славы, там я укрощал своего роторного Росинанта и пора уже нам приступить к описанию феерической второй молодости ветерана карьеров, к истории моего родео. В прошлом Старотроицкое славилось отличным «масляным» мелом, его развозили на беленых телегах и кричали: «А вот старотроицкая маслянка, пятнадцать копеек банка!» Мел на Украине необходим еще со времен трипольской культуры, уже пять тысяч лет им белят дома и чистят зубы, но сейчас важнее иное. Под ним лежит доломит, необходимый как флюс для металлургии, вот до него-то и надо добраться, для этого я и восстанавливал ветерана.
Имени у него не было, а марки я уже не помню, так что пусть остается просто экскаватором. Полуразобраный, он стоял посреди степи больным динозавром, недоуменно принюхивался к полыни и виднелся издалека. Даже в том жалком состоянии он был громаден: гусеницы в мой рост, кабина машиниста на высоте третьего этажа, огромный ротор с ржавыми зубьями ковшей. Рудоуправление купило его грудой металла — и не смогло восстановить, мы же тогда брались за любую работу: лужу, паяю, компьютеры починяю.
Терриконы. Шахтерск, Донецка область. Фото: frankensstein
Хотя экскаваторы нас интересовали в последнюю очередь. Как дали себя убедить — не понимаю и сейчас. Оговорили сумму, заключили договор — все честь по чести. Отрезвление наступило быстро, но… «Pacta servanda sunt». Договора надо соблюдать. Дали нам бригаду вечно пьяных монтажников и — месяц сроку.
Сначала, конечно, было не по себе, а потом стало интересно! Техника — она и есть техника, экскаватор это или атомный спектрометр. Мой умный дед отлично это понимал, не чета мне был наладчик! Разобрался я со схемами, восстановил электроцепи, ребята — да какие ребята, небритые, видавшие виды дядьки — установили двигатели, подвесили стрелы, натянули ленты конвейеров, заменили изношенные траки, подварили, где надо, застеклили кабину, даже начали красить корпус. Словом, постепенно все привели в порядок.
Работа в степи, летом — это удовольствие, если говорить о наладке роторных экскаваторов, а не о земледелии. Хватит и той картошки, что я копал на отцовском огороде. Отца она тоже раздражала, но таковы были обычаи! Традиции сильнее нас, особенно на Украине. Неприязнь к земледелию передалась нам от деда-механика, который если и пахал землю, то лишь потому, что сел за руль первого трактора на селе, а может быть, и на всей Украине.
Управились мы на удивление быстро, и вскоре пришла пора испытаний. Я имел в виду проверку узлов и механизмов, но экскаватор поставил вопрос шире. Мы испытывали его, а он — нас. К этому времени должен был прибыть машинист, да не прибыл, паразит, поскольку получил пятнадцать суток в Днепропетровске, за дебош в пьяном виде. И что делать? Другой бы растерялся, но у меня такой возможности не было: бригада ждала получки и смотрела сурово. Назвался груздем — полезай в кузов. Взялся я за поручни трапа — и полез.
Забрался в кабину, уселся за рычаги, глянул по сторонам — и позабыл обо всем. Вокруг, сколько хватает взора, золотая степь, синие и белые отвалы, далекие и близкие карьеры до самого горизонта — пейзаж, природа! Небо голубое, облачка, тени от них… Красиво. Надо было, видимо, идти в художники или писатели. Но в том то и дело, что писатели редко налаживают роторные экскаваторы, и главная проблема у них — муки творчества. Не о чем им писать! Они либо натужно фантазируют, либо живут чужой жизнью, а мне вполне хватало своей. Раньше, правда, работать приходилось больше в тесных, пыльных и темных заводских цехах, там ничего подобного не увидишь.
А тут, из кабины — открылся широкий простор, волнистое, золотисто-зеленое море от края до края. Ах, как прекрасна летняя степь! Именно тогда, включив обеими руками главный рубильник, установив командоконтроллер и взявшись за рычаги, я еще раз осмотрелся и понял — это родина! И дело не в шутках отца над монгольскими предками моей мамы, во что я со временем почти поверил. Все мы здесь азиаты. Дело в том, что я родился и вырос в степи, среди открытых далей.
Мне доводилось бывать в горах Крыма и Кавказа — и в глухих российских лесах. Я видел моря — и даже океан. Я клеил на стены фотообои с кокосовыми пальмами, но все эти красоты не могут сравниться с зеленым, летним, степным морем! Если дождей мало, то степь выгорает, трава жухнет и проступают источенные временем камни. Позвонки допотопных хребтов. Хотя нет, потопа здесь давненько не было, Донецкий кряж вот уже полмиллиарда лет — суша! Эти камни были древними и пятьсот лет назад, при татарах; они были древними и тысячу лет назад, при половцах; и две тысячи лет назад — при скифах; и три — при киммерийцах; и шесть — при трипольцах, и… Они всегда были древними.
Вам никогда не приходило в голову забраться на ближайший террикон и осмотреться? У вас поблизости нет их? Странно. А у нас они везде, куда ни глянь. И хотя средний террикон невысок, метров до пятидесяти-семидесяти, вид с его вершины открывается замечательный. Глядишь — и не можешь наглядеться! Бескрайняя, полого-холмистая степь, исчезающая в голубой дымке на краю неба и земли. Там и сям по ней разбросаны темно-синие конусы. Самые старые из них заросли деревьями и очень украшают наши безлесные места. Но главное, конечно, степь…
Кто только не кочевал по ней! Киммерийцы, скифы, сарматы, аланы, печенеги, половцы, татары. Из века в век, из тысячелетия в тысячелетие. Неведомо, сколько их прошло через эти просторы, но все в один голос твердили, что лучше наших степей ничего нет и быть не может! И я им верю, я с ними согласен, хотя и перечислил лишь тех, кто хотя бы ненадолго, хотя бы на век-другой задержался в этих степях обетованных.
А сколько было проходящих! Кто лишь ноздри раздувал, вдыхая ковыльный ветер, кто широко раскрывал глаза и вертел головой, чтобы охватить взглядом неохватные горизонты, но не мог ни остановиться, ни притормозить — сзади поджимала очередь. Гунны, болгары, авары, угры. Тысячу лет назад этим путем проследовали на запад и предки моей супруги — турки-огузы. Не сиделось им дома! Готы заходили сюда, хазары — как будто здесь медом намазано! И я не только им верю, но и понимаю: я сам родился в этих степях, никогда не устаю ими любоваться и чувствую себя неуютно в лесах или в горах. Тесно там! Как вообще можно жить без далеких горизонтов!?
Вот и Гоголь, покинув родные места, зачах в сумрачном Петербурге. И фельдмаршал Манштейн, далеко не лирик по профессии, подпал под очарование наших степей. Наступал он летом 1941 года на Мелитополь и на всю жизнь остался под их впечатлением: едешь на танке день, едешь другой, а впереди все та же дорога в никуда! Корифей маневренной войны — он и должен был любить степь, оперативный простор, жалеть о прекрасных танковых дивизиях, бездарно загубленных в московских лесах.
Террикон. Шахтерск, Донецка область. Фото: frankensstein
Верю я им всем, верю, но они кочевали не на роторных экскаваторах, и время тогда текло по-иному. А мне нужно работать. Оторвал я взгляд от голубых просторов, вытащил чертежи и схемы и стал разбираться с управлением. Для начала запустил оба конвейера: передний — грунт из ковшей принимать, и задний — выбрасывать. Затем поднял стрелу и закрутил ротор. Все работает! Вообще-то говоря, среди роторных сородичей, которые весят тысячи тонн и вздымают в небо стометровые стрелы, мой Россинант был карликом с емкостью ковшей кубов на пять, всего лишь. Но мне он казался гигантом.
Освоился я с рычагами, поднял стрелы, повращал корпус экскаватора вправо-влево, проехал немного вперед-назад — порядок, даже удивительно. Редко все хорошо работает сразу, но в тот раз было именно так. В тот раз подкачал я сам. Остановил конвейеры, выключил ротор, стал опускать стрелу — и уронил!
С этого я и начал, если помните, свой рассказ. К большим машинам надо привыкать, надо учитывать их массу, их инерцию. Надо чувствовать их. Вот и сейчас — падала стрела с небольшой, как будто бы, высоты, метров с пяти-шести, а все же срезало на ней болты, да еще и треснула возле ротора! Расстроился я, но мои ребята быстро все подварили, их такой ерундой не испугаешь. подтянули, смазали, подкрасили — самим нравится. Пора сдавать работу, подписывать акт, да не тут-то было: машиниста нет! Маэстро все еще мел улицы черт его знает где. И надо же было ему так не вовремя пьяный дебош устроить!
Пытаюсь я втолковать начальству, что свою часть работы сделал, условия договора выполнены — подписывайте! А начальство и говорит мне ласково, им ведь тоже особо деваться некуда, сроки поджимают:
- Ты, дорогой, спусти его в карьер — там и акт подпишем, а здесь, посреди степи, никак не можем. Стоит — отовсюду видно! Нам не памятник нужен, а действующий экскаватор.
Говорить легко, но до карьера ехать километр, затем вниз по серпантину несколько витков, а у моего крейсера парадная скорость полмили в час и только на длину кабеля, он же у меня электрический. Кабель, опять же… Он ведь не шнур от утюга, он с руку толщиной. Все это, конечно, важно, но, главное — я с детства высоты боюсь, с трудом даже в кабину забирался, а тут карьер сто метров глубиной! Постоять на краю — и то не по себе, хочется поскорее отойти. Но что поделаешь, надо. Ноблесс, как говорится, оближ! Положение обязывает. Завел я свой авианосец, стиснул зубы — и вперед!
Ехал, лязгал траками, два дня: в первый день довел до карьера, освоился с машиной, организовал переключение кабеля, а на следующий уже закатил ее на первый виток серпантина. Слава богу, дальше и не надо оказалось. Экскаватор купили для вскрышных работ, снимать слой грунта с доломита. Нервничал я только на спуске: машина клюет ротором, то опустит его, то поднимет, а на высоте кабины эта качка хорошо чувствуется.
Но, в общем, понравилось, величественно перемещается аппарат, без суеты. В армии, помнится, учился я ездить на стареньком крошечном «Москвиче» нашего старшины — никакого удовольствия! У старшины его тоже не наблюдалось, когда он следил за моими виражами. А вот мощный «Урал» совсем другое дело. Особенно хороши пневматические тормоза, схватывали намертво — здоровенный грузовик юзом шел! А то бы так и задавил того солдатика. Н-да…
На бульдозере ездить пришлось совсем немного и все же даже не в памяти, а в руках сохранились навыки управления фрикционами. И теперь они пригодились. Вот так у меня всегда бывает, ассоциативно: вспомнишь одну машину — тут же другая на ум приходит, это полезное качество для наладчика. Но вернемся в старотроицкие рудники. Поставил я экскаватор к стенке карьера, позвал начальство, а оно все равно акт подписывать не желает: покажи им машину в работе!
У меня и командировка заканчивается, и напарник вызывает, новую работу подыскал. Но я как будто ждал подобной пакости, и даже ночью размышлял, как же правильно снимать грунт. Дай, думаю, рискну, копают же другие — и ничего, получается. Сел за рычаги, развернул машину влево, установил ротор на полметра ниже уровня почвы, раскрутил его, раскрутил конвейеры — и повел направо потихоньку. Ковши взяли грунт, и он потек под кабину и дальше, на задний конвейер. Тросы натянулись, комья со стуком падают на резину лент, двигатели гудят, я вцепился в рычаги и весь напрягся, ожидая неожиданностей, но все нормально! Роем!
Вот ротор вышел из грунта и запел на холостом ходу, а передо мной появилась внушительная полукруглая выемка. Неплохо получилось, ни тебе вибраций, ни перегрузок. Опустил я стрелу уже на метр и повел справа налево. Тут взревел мой аппарат, да и было с чего: и слой я взял толще, и вместо чернозема глина пошла. Но ничего, роем — и хорошо роем! Вывел влево, тут же опустил еще на метр — и снова вправо, самому нравится, а зрители — те смотрели, как завороженные. Засмотришься, когда такая махина вальсирует у стенки карьера и с конвейера потоком течет грунт.
Осталось два прохода — и вот он, доломит, как вдруг сквозь гул двигателей слышу «мать-перемать!», руками мне замахали, стой мол! Остановил. Оказалось, забыли организовать вывоз грунта, и я засыпал проезд по серпантину. Колонна самосвалов собралась, гудят, сигналят — не могут проехать. Ну да ладно, вызвали маленький экскаватор, убрали мой грунт (свою махину я там бы не развернул), подписали акт и теперь уже на равных сели выпить, обмыть работу.
Надо сказать, что не один я тогда нервничал, но и руководство. В отличие от меня люди там собрались опытные и знали не понаслышке, что такое карьерные работы. Тут, на травке у края пропасти (а это, скажу я вам, то еще зрелище: монстры-самосвалы там внизу кажутся коробочками на колесиках и такие же игрушечные экскаваторчики грузят их песочком), когда, полулежа, как греки на симпосионе, мы выпили по первой, я и задал вопрос, что волновал меня весь этот месяц.
Зачем? Зачем понадобился экскаватор, за которым самосвалы не смогут убрать грунт, их просто не хватит? Ведь емкость ковшей ротора моего малыша пять кубометров, а за минуту ротор до десяти оборотов делает, вот вам и вся математика, сами дальше посчитайте!
Оказалось, проблема в самосвалах и заключалась: огромные шины для них были большим дефицитом (к тому времени в СССР дефицитом стало уже все, социализм, знаете ли) и стоили дорого, во-первых. Во-вторых, не хватало водителей: только обучат парня, — он и сбегает на Север, за длинным рублем. Вот и пришла кому-то в голову светлая мысль: поставить мощный экскаватор, подвести конвейеры — и сразу вскрышу в отвал! Что ж, выпили мы по последней под стрекот кузнечиков со стороны степи и под рычание машин со стороны карьера, пожелал я им успеха, взглянул в последний раз на свой линкор — и отбыл.
Через месяц, уже по другим делам, был я снова в том рудоуправлении и заскочил посмотреть на экскаватор. Зрелище впечатляло! Кратер карьера и длиннейшая система конвейеров, по которым течет глинозем: роет мой красавец — и еще как роет. Зубья ковшей, отполированные до блеска, сливаются в сверкающее колесо, а земля буквально расступается перед ним! Поговорил с машинистом, оказалось, все я правильно делал, только можно было и быстрее копать, если подрывать грунт снизу. Тогда он сам валится в ковши, но может и прихватить ротор. Впрочем, это уже нюансы для специалистов.
Больше я на старотроицких карьерах не бывал, но года через два встретил знакомого оттуда:
- Ну, как там мой экскаватор?
- Да никак, продали его после первой же осени, а конвейеры разобрали…
- Как так?! Почему?
- Про дожди забыли! У нас ведь глина. Облепила ленту конвейера и не сбрасывается, зараза, какая уж тут вскрыша. А идея была красивая…
С экскаваторами я больше не сталкивался. А жаль, возможно, это и было мое призвание — наладка больших машин? Не знаю и вряд ли когда узнаю, возраст, знаете ли. Но в «Фиаско» Станислава Лема именно большеходы, огромные человекоподобные механизмы, сама идея таких машин привлекли меня сильнее всего. Не любимый герой — пилот Пиркс, не технология достижения звезд или философия контакта с «чужими», нет! Динамика больших машин, особенности их конструкции, управления ими. Я наладил сотни станков и других приборов и установок, но помню лишь самые интересные из них, единицы. И тот старый роторный экскаватор до сих пор возвышается посреди моей памяти, как когда-то высился посреди степи. Да и переживаю я за то, что наладил.
Что касается степи, то когда-то здесь, чуть севернее, потерпел поражение князь Игорь, черт понес его пограбить вежи половецкие. Затем на Калке (это всего километрах в тридцати от моего карьера) были разгромлены дружины русских князей, совершенно к тому времени разучившихся воевать. Их войска, вместе с союзными уже половцами, были в капусту изрублены монголами. После этого шестьсот лет наш край и был и звался Диким Полем. Здесь копали только могилы и насыпали лишь курганы. Кладбища вокруг наших городов и сейчас быстро растут, а вместо курганов мы насыпаем терриконы. Меня и роторного Росинанта тоже заставляли копать, но судьбы у нас сложились разные. В отличие от князей мы одержали тогда викторию и старотроицкий карьер — это наше поле славы! А то, что осень погубила плоды победы — это не наша вина. Мы сделали все, что могли.
Конечно, его давно порезали на металлолом, ведь сколько воды утекло, сколько дождей прошумело над степью! Машины живут недолго, как и собаки. Но каждый раз, проезжая через Старотроицкое, я вспоминаю о своем экскаваторе. Да еще по пути в Одессу, между Бердянском и Приазовским. Есть там странный такой указатель на базу отдыха строителей: «Экскребул». Не сразу до меня дошло, что это сокращение от слов экскаватор, скрепер, бульдозер! Н-да…
Возникает в воображении невысокий, степной Олимп механизаторов, похожий на старый террикон, на котором чинно восседают матерые экскаваторщики, бульдозеристы и эти, как их — скреперщики. Пьют они помаленьку местный нектар, закусывают азовской рыбкой, и делятся опытом вождения больших машин! Что тут скажешь? Только задумаешься надолго, крякнешь и почешешь затылок.
- Автор: Юрий Кирпичев, 2005 г.
- Текст любезно предоставлен автором
- Фото: frankensstein
