Шахтерский певец Николай Анциферов

Николай Анциферов

Вот уже двадцать лет (прим. alexey: статья написана в 1984 году) нет среди нас Николая Анциферова. Без него, как шахтера, добывается уголь, без него, как поэта, пишутся стихи. Пишутся, может быть, и лучшие, и худшие, и вовсе непохожие, – но таких, как у Анциферова, за эти годы не появилось. К его пьедесталу советского шахтерского поэта №1 никто из «конкурентов» даже не приблизился.

Двадцать лет нет в живых шахтерского поэта, а знают его сейчас гораздо-гораздо больше, чем при жизни. И в этом нет парадокса, все закономерно: при жизни, лично очень скромный, автор успел издаться лишь небольшими первыми тиражами. О таланте Николая знали лишь друзья-донбассовцы, студенты Литературного института и литературная Москва. Широкий читатель узнал Николая Анциферова после его неожиданной смерти в 1964 году, когда весьма приличными тиражами его стихи вышли в «Молодой гвардии», «Советской России», «Донбасс», «Современнике», в библиотечке избранной лирики, в толстых журналах и т.д. И не только шахтеры, которые анциферовскую строку чувствуют буквально за версту (на километровой глубине), но разноликий читатель в массе своей, один раз «попробовав» Анциферова, воскликнул: «Это здорово! Он открыл нам шахту и шахтеров. Даешь Анциферова!»

Живущим в Донбассе писателям часто приходится встречаться с горняками. Обычно происходит это в 5–6 утра, на первом наряде. В огромной, гулкой шахтной нарядной собираются на первую «упряжку» полторы-две тысячи мужчин, которым через тридцать минут предстоит опуститься в недра Планеты. И за это короткое время гости-писатели должны что-то рассказать или прочитать шахтерам, приподнять настроение, зажечь улыбку. Каким же трюком «взять» эту огромную, разноликую, разновозрастную аудиторию? Помню несколько случаев, казалось, безвыходных. По микрофону стучит карандашом директор шахты, в мегафон призывает к тишине предшахткома, но нарядная гудит, рокочет.

– Сегодня их ничем не взять, – оправдывается директор. – Вчера «Шахтер» выиграл, обсуждают каждый гол, каждую подачу – куда тут до стихов…

Но мы знаем, что это не так. Нет ничего легче, чем «взять» шахтера: чтобы он весь превратился во внимание – достаточно одной анциферовской строки. И вот в гудящий зал обвалом летят строки «Обиды»:

Угля не будет.
Будет атом,
И будут в сорок энный век
Читать историю ребятам,
Как по земле ходил когда-то
Шахтер – подземный человек.

Тишина. Подземная. Две тысячи мужчин не кашлянут, не скрипнут стульями. Через минуту они будут уже смеяться, восхищаться, размахивать руками, но – слушать, слушать, слушать, чтобы не проронить ни буковки чего-то такого знакомого, своего, шахтерского… И тридцать минут пролетят, как один выдох, и директор будет поглядывать на часы, и диспетчер будет кричать, что ствол и клеть он не остановит, а шахтеры будут скандировать: «Еще читай! Догоним добычу! Наверстаем!».

После чтения анциферовских стихов у горняков всегда один вопрос; «Где достать книжку?» За любые деньги достать ее невозможно. Помню, на одной из горловских шахт после встречи мы показали верстку «Избранного» издательства «Донбас». Директор шахты под честное слово выпросил ее «до утра». Как потом оказалось, он ночью поднял по «поэтической» тревоге машинисток пяти близлежащих шахт и они перепечатали сборник в десятках экземпляров. Утром на рудниках был праздник – на всех нарядах читались стихи поэта-земляка. 

Мне посчастливилось очень близко знать Николая Степановича Анциферова, дружить с ним не один год. Впервые мы встретились в 1952 году в редакции газеты «Комсомолец Донбасса». Ко мне в отдел литературы и искусства зашел невысокий паренек в резиновых сапогах с отвернутыми голенищами, в дешевом пиджачке и кургузой кепочке.

– По стихам ты тут работаешь? На вот, глянь.

В отделе были горы, завалы стихов, но давать в газету было нечего. И вдруг после набившей оскомину словесной мишуры – у меня в руках стихотворение «Дай, товарищ, закурить». На следующей странице – «Получка», дальше – «Вельможа». Неужели я, рядовой журналист, стою у истоков такого таланта! Я читаю стихи всей редакции. Анциферов смущается и надолго уходит «покурить». Мнение у нас единодушное: печатать немедленно. На следующий день вышла полоса малоформатной газеты с портретом и стихами. Так шахтерский Донбасс впервые узнал своего певца Николая Анциферова.

Он принес к нам в редакцию много грубоватых, но очень метких и точных шахтерских словечек и выражений – из них и составлялся неповторимый шахтный «запах» его стихов.

Вырос Николай на макеевской шахте «София». Как и все горняки, он называл ее с ударением на «о».

Засосала мои якоря
Незабвенная шахта «София».

Родился Николай Анциферов в 1930 году в потомственной шахтерской семье. Едва стукнуло десять – на «Софию» пришли фашисты. Через много лет Николай покажет мне пожелтевший снимок, сделанный немецким фельдфебелем в назидание «русским свиньям». За то, что голодный парнишка хотел стянуть на немецкой кухне шинель, чтобы обменять ее на ячмень, предстояло суровое наказание. Фашисты сделали званый обед; накрыли стол на две «персоны», одной из которых был голодный двенадцатилетний Колька, а другой – немецкая овчарка… В полностью биографическом цикле об оккупации нет ни слова вымысла, были в действительности и званый обед, и расстрелы, и акация – чуть ли не единственное «блюдо» детворы военных лет.

В 1943 году освобождена была Макеевка, и ватага шахтарчат пошла в горнопромышленное училище. С ними – и будущий поэт. В «ремеслухе» для Николая были две интересные вещи. Первая – библиотека, которую он прочитал всю. Вторая – игра «в слова», придуманная невесть кем и когда. Вот правила игры: один называет слово, а другой должен немедленно вслух прочитать его наоборот, справа налево. Проверку делали карандашом или мелом – что под руку попадется. Откровенно говоря, игра шла «под интерес». Проигравший рассчитывался хлебом, сахаром, леденцами, спичками, махоркой. И в этой игре Николай ходил в лидерах. Позже в редакции мы как-то открыли это уменье Анциферова, сначала экзаменовали его, придумывая слова подлинней и позаковыристей. Но даже такие, как «индустриализация» или «Донниигипрошахт», он мгновенно и всегда безошибочно называл «с первой попытки». Я уверен, что эта «ремесленная» забава сыграла немалую роль в технике стихосложения Николая Анциферова. Любое слово он сначала «рисовал на зрачке», он без карандаша видел все его составные и обращался со словом свободно, уверенно. Он и стихи сочинял «на зрачке», а записывал на бумагу только то, что было окончательно отработано. Редкий дар!

После училища Николай – подземный электрослесарь на той же «Софии».

В том голодном сорок седьмом
Я, голодный, семнадцатилетний,
Хлеб пошел добывать горбом.

Пошли шахтерские годы на родной шахте-кормилице. Каждый день в клеть, в лаву.

После выхода страницы мы всей редакцией настояли, чтобы Николай перешел работать в газету. Вытянуть из него согласие было нелегко. Он не понимал, как это можно бросить своих ребят, свою бригаду; боялся, что шахтеры осудят его, посчитают пижоном, который удрал на легкий хлеб. Целый год в редакции его мучили эти сомнения. И шахта взяла верх. Через год работы в редакции он вернулся в родную бригаду.

Я родился под шум вагонеток и клети,
Потому-то без шахты я жить не смогу.

Теперь он сочетал работу с учебой в вечерней школе. И после десятого класса навсегда распрощался с шахтой: Николая приняли в Литературный институт имени Горького.

Москва приняла Анциферова сразу. О талантливом певце рабочих окраин тепло отзывались Николай Асеев, Ярослав Смеляков, Александр Твардовский; крестным отцом поэта был Сергей Смирнов, которого связывала с поэтом глубокая личная дружба. Шахтерский поэт стал любимцем литературной Москвы. На литературном вечере в Колонном зале дома Союзов, представленный публике впервые, Анциферов сказал; «Вы от меня чего-то ждете, а все, что я написал, только о шахтерах, о шахтерах, о шахтерах… Этой теме он не изменил до конца жизни. Добавить можно только одно: не просто о шахтерах, а светло о шахтерах!

Талант его был светлый, озорной, лучистый. Даже на пласте толщиной в 45–50 сантиметров, который кроме проклятий никогда ничего не рождал у горняка, поэт-жизнелюб мог придумать строки, полные юмора и превосходства над стихией: «Я работаю, как вельможа, я работаю только лежа».

Николай Анциферов кстати был хорошим шахтером. Об этом и сейчас говорят его друзья по бригаде, об этом знаю и я. За годы дружбы много было переговорено об углекопах. Николая интересовало все, что делала Родина для его «сородичей». И с радостью за свое Отечество он говорил: «Мой дед долбил уголь обушком, отец – врубмашиной, я – комбайном. Но как бы заглянуть в этот «всевидящий глаз», чтобы узнать, когда шахтера вообще не станет под землей?» Как он радовался, когда я не без умысла принес ему 40-й том сочинений В.И.Ленина и показал речь вождя на I Всероссийском учредительном съезде горнорабочих. И то, о чем с сомнением думал Анциферов-шахтер, вдруг обрело четкую и точную ленинскую формулировку.

– Вот в чем линия! Единственно верная, потому что справедливая, – радовался Николай. – Владимир Ильич не скрывает, что шахтеры заняты трудом «может быть, самым тяжелым, самым грязным, самым убийственным», но наиглавное в следующем: «…который человеческая техника стремится вообще уничтожить». Уничтожить! А мы любим пошуметь, что шахтер вечный, что он авангард, что он герой из героев…

И тут же родилось стихотворение, где несущими строчками было: «Не надо нас увековечивать, а не забыть – не помешало бы».

Николай Анциферов прежде всего поэт-гражданин. В каждой его строчке звучит сопричастность к эпохе, виденье сегодняшних трудностей исключительно ради их скорейшего уничтожения. Поэт-горняк нелегкого послевоенного времени, не скрывающий тяжести подземного труда, мечтает «о той далекой, незнакомой, нелегкой жизни, но большой», когда шахтера вообще не станет – то есть о том, что сегодня, в наши восьмидесятые, уже есть реально и что мы буднично называем безлюдной добычей угля. В «Муравьях», описав подземелье «без прикрас», поэт говорит о шахтерах, что это не муравьи, и даже не просто люди, а «самых сильных людей сильней». Взгляд поэта-шахтера очень цепкий, все горняки по закону имеют табельный номер, в те времена он носился на куртке как брошка: слово «Раб» и номер. И вот этот «раб» вызывает у свободного человека, у поэта-гражданина свои ассоциации. Он против раба, он против господина над ним.

И в студенческие годы, и уже будучи заведующим отделом поэзии журнала «Москва», Анциферов не менял своего порывистого, «заводного», отчаянного и немножко бесшабашного характера. Ему ничего не стоило сдать зачет в институте и в тот же день вылететь на «Софию», чтобы вместе с бригадой участвовать в рекорде добычи угля. В один из таких внезапных приездов мне посчастливилось записать на домашний магнитофон все, что он успел прочитать до первых петухов. Чтец он был отличный, и сейчас, когда меня просят почитать Анциферова, я читаю его только с авторскими интонациями.

Николай Степанович умер в расцвете своего таланта. Случилось это 16 декабря 1964 года на тридцать четвертом году жизни. Как терриконщик из его стихотворения «Пьедестал», он только взобрался на вершину, успел окинуть взглядом новый горизонт, но не успел рассказать о виденном. Писать бы ему да писать… Трудно даже предположить, какой кристалл сформировался бы в нашей поэзии из таланта Николая Анциферова. Но даже то, что им сделано за недолгую жизнь, с полным правом позволяет назвать его лучшим шахтерским певцом нашего времени.

Все посмертные сборники стихов поэта составлялись в хронологическом порядке – от первых, еще робких и небольших книжечек до зрелого поэтического голоса. Настоящий сборник соблюдает не хронологию написания стихотворений, а последовательность тех жизненных впечатлений, наблюдений, переживаний, которые явились первотолчком для того или иного стихотворения. В целом такая компоновка, по замыслу составителя, должна создать более емкий образ не только стихотворения, но и поэта-гражданина.

Остается добавить, что составлять такой тематический сборник было приятно. И легко. Ведь Николай Анциферов один из немногих поэтов, у которого есть своя неповторимая тема.

• Автор: Анатолий Мартынов
• Источник: Донбасс, колыбель моя: Стихи Сост. Л. Н. Мартынов. — Донецк : Донбас, 1984. — 94 с.